Россия: храм святых бориса и глеба у арбатских ворот. Храм во имя святых бориса и глеба у арбатских ворот «В год кровавый и громовой»

Церковь впервые упоминается в летописи, говорящей о событиях 28 июля 1493 года - о великом пожаре, разгоревшемся от копеечной свечки в соседнем храме Николы на Песках . В том же летописном сообщении впервые встречается и название Арбат .

Первый каменный храм в честь Бориса и Глеба выстроен в 1527 году, по приказу великого князя Василия III . Особенно чтил эту церковь его сын Иван Грозный . При нём в 1551 году храм Бориса и Глеба стал одним из семи московских соборов (по числу Вселенских Соборов), то есть главным храмом в определенном приходском округе. Он был и местом особенного царского богомолья перед военными походами, так как располагался на главном, западном, направлении. По обычаю, государи шествовали в него из Кремля с крестным ходом, со свитой, духовенством и воинством, слушали в нём обедню, затем служили молебен и получали напутственное благословение. Иван Грозный молился здесь в мае 1562 года, когда «шёл на своё дело Литовское», и слушал здесь обедню. В ноябре того же года Иван Грозный , вновь решив пойти на Литву , после моления в кремлёвских соборах отправился с воинством к арбатской церкви Бориса и Глеба. В крестном ходу с царем шёл святитель Макарий, митрополит Московский , а шествие несло с собой чудотворный Донской образ Божией Матери, который был с Дмитрием Донским на Куликовом поле . На молебне пастырь и государь молили Господа о победе и о сохранении Москвы и всех русских городов «от всякого злаго навета». У этого же храма традиционно встречали государей, возвращавшихся из военных походов. В марте 1563 года здесь с триумфом встречали Ивана Грозного, когда русскими войсками был взят Полоцк .

Новая церковь с приделами Казанской Божией Матери и Воскресения Словущего строилась 5 лет с 1763 года , освящена в 1768 году . Она была построена на средства бывшего канцлера графа Бестужева . Архитектором выступил Карл Иванович Бланк .

После пожара 1812 года , пощадившего храм, к нему были приписаны разоренные окрестные церкви. Некоторые из них вскоре разобраны, а материал употреблен на строительство приделов Ризы положения во Влахерне и Марии Магдалины. Церковь являлась одним из лучших образцов барокко в Москве, однако снесена в 1930 году под предлогом реконструкции площади. Вблизи места церкви поставлен небольшой памятный знак.

В 1997 году к празднику 850-летия столицы правительство Москвы приняло решение о сооружении храма-часовни Бориса и Глеба на Арбатской площади. Его воздвигли чуть дальше от того места, где стоял исторический прототип, но точно на месте старинного храма Тихона Чудотворца , тоже уничтоженного революцией, оттого один из приделов освящен во имя святого Тихона. Храм-часовню строили по образу старого Борисоглебского храма, но полных данных о его интерьере обнаружить не удалось.

Закладка состоялась 8 мая 1997 года, а уже 6 августа Патриарх Московский и всея Руси Алексий II освятил храм-часовню, ставшую памятником утраченной святыни. Рядом, перед кинотеатром «Художественный», установлен памятный знак - на том самом месте, где стоял подлинный храм Бориса и Глеба.

Церковь. Утрачена.
Престолы:Бориса и Глеба, Казанской иконы Божией Матери, Воскресения Словущего (Обновления храма Воскресения Христова), Ризоположения (Положения честной ризы Пресвятой Богородицы во Влахерне), Марии Магдалины
Архитектурный стиль:Барокко
Год постройки:Между 1764 и 1768.
Год утраты:1930
Архитектор:Бланк К. И.
Адрес:Москва, Арбатская пл., (проезжая часть на сев.-зап. от д. 14)

Первый каменный храм выстроен в 1527 г. Новая церковь с приделами Казанской Божией Матери и Воскресения Словущего освящена в 1768 г. После пожара 1812 г., пощадившего храм, к нему были приписаны разоренные окрестные церкви. Некоторые из них вскоре разобраны, а материал употреблен на строительство приделов Ризы положения во Влахерне и Марии Магдалины. Церковь являлась одним из лучших образцов барокко в Москве, однако снесена в 1930 г. под предлогом реконструкции площади. Вблизи места церкви поставлен небольшой памятный знак.

В 1483 году на Арбатской площади выстроили деревянную церковь Бориса и Глеба. Эта церковь упоминается в летописи в повествовании о великом пожаре, разбушевавшемся 28 июля 1493 года от копеечной свечки. В том же летописном сообщении впервые встречается и название Арбат. Церковь Бориса и Глеба оказывается не только летописной ровесницей Арбата, но даже старше Красной площади.

В XVI веке Борисоглебская церковь упоминается уже как каменная, построенная по указу великого князя Василия Ивановича.

Особенно чтил эту церковь его сын Иван Грозный. При нем по постановлению Стоглавого собора в 1551 году храм Бориса и Глеба стал одним из семи московских соборов (по числу Вселенских Соборов), то есть главным храмом в определенном приходском округе. Он был и местом особенного царского богомолья перед военными походами, так как располагался на главном, западном, направлении. По обычаю, государи шествовали в него из Кремля с крестным ходом, со свитой, духовенством и воинством, слушали в нем обедню, затем служили молебен и получали напутственное благословение. Иван Грозный молился здесь в мае 1562 года, когда «шел на свое дело Литовское», и слушал здесь обедню. В ноябре того же года Иван Грозный, вновь решив пойти на Литву, после моления в кремлевских соборах отправился с воинством к арбатской церкви Бориса и Глеба. В крестном ходу с царем шел святитель Макарий, митрополит Московский, а шествие несло с собой чудотворный Донской образ Божией Матери, который был с Дмитрием Донским на Куликовом поле. У этого же храма традиционно встречали государей, возвращавшихся из великих походов. В марте 1563 года здесь с триумфом встречали Ивана Грозного, когда русскими был взят Полоцк.

В Смутное время - в 1612 году - «у Бориса и Глеба» решалась судьба Москвы: здесь произошло победное сражение ополчения князя Дмитрия Пожарского с войском гетмана Ходкевича, который шел на помощь осажденным в Кремле полякам.

К началу петровского времени в Борисоглебском храме находились усыпальницы двух именитых фамилий России - Мусиных-Пушкиных и Бестужевых.

В царствование Екатерины II , в середине XVIII века, Бестужев решил на свои средства построить на месте старого новый приходской храм Бориса и Глеба на Арбате в модном западном стиле, получил разрешение Митрополита. В 1763 году вышло постановление сломать старый храм, а Бестужева обязали выстроить при новой церкви Воскресенский придел во образ старого и туда перенести захоронения Мусиных-Пушкиных. Но позже фамильные гробы Мусиных-Пушкиных были перенесены в кремлевский Чудов монастырь, где также были их родовые захоронения.

Для сооружения нового храма Бестужев пригласил архитектора Карла Ивановича Бланка, чтимого Екатериной II. Новую, очень изящную Борисоглебскую церковь Бланк выстроил в стиле барокко. Храм возводили пять лет. Новая церковь на месте старой с приделами Казанской Божией Матери и Воскресения Словущего была выстроена и освящена в 1768. Она была окрашена по-московски в ярко-красный огненный цвет. В ней были освящены два прежних придела - Казанский и Воскресенский.

Во время пожара 1812 года церковь не пострадала. И к уцелевшему храму приписали обгоревшие и разоренные окрестные церкви. Материал же разобранных церквей пошел на строительство приделов Ризы положения во Влахерне и Марии Магдалины.

Это была небольшая, типичная приходская одноглавая церковь с трапезной и колокольней. Знали ее в городе многие потому, что хранились здесь почитаемые иконы Нила Столбенского и Иоанна Милославского. Но главной святыней арбатской церкви был древний храмовый образ святых Бориса и Глеба с житием, перед которым часто служили молебны.

В апреле 1922 года из храма изъяли церковное серебро. В 1923 г. общество «Культурная смычка» ходатайствовало о закрытии церкви и передаче ее здания под клуб. В октябре 1929 года Президиум Мособлисполкома постановил снести Борисоглебский храм, так как он стесняет движение. В Центральных реставрационных мастерских начался бунт. На заседании под председательством П.Д. Барановского было принято решение вновь подтвердить великую ценность храма как памятника «выдающегося историко-архитектурного значения», вновь указать на целесообразность сноса соседнего дома, таковой ценности не имеющего, и признать уничтожение храма необоснованным и нецелесообразным, тем более что он прекрасно сохранился. В те же октябрьские дни прихожане писали заявление в Президиум ВЦИК в защиту храма. Но в канун Рождества 1929 года ВЦИК постановил снести только Борисоглебскую церковь.

Церковь являлась одним из лучших образцов барокко в Москве, однако снесена в 1930 под предлогом реконструкции площади.

Вблизи места церкви поставлен небольшой памятный знак - каменный Часовенный столб.

Уничтоженной церкви посвящена часовня на Арбатской площади, появившаяся в годы правления Бориса Ельцина, назвавшего внука Глебом. Часовня напоминает разрушенную церковь.

Первое упоминание об этой церкви появилось в исторических документах в связи с сильнейшим пожаром, произошедшим в Москве в июле 1493 года. Именно тогда её деревянный прообраз, построенный ещё в 1483 году, сгорел в пожаре. А восстановлена в камне она была лишь в 1527 году, по приказу самого Василия III. Позже, в 1551 году, уже во времена правления Ивана Грозного, особенно почитающего эту церковь, она постановлением Стоглавого собора была введена в состав семи московских соборов для царского моления перед началом военных походов.

Именно здесь царь отстоял обедню перед походом на Литву весной 1562 года. А когда в 1563 году русскими воинами был взят Полоцк, именно здесь встречали войско под предводительством Ивана Грозного, возвращавшееся с триумфальной победой из великого похода.

В конце XVII века стараниями племянника патриарха Иоакима, Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина, к храму был пристроен придел в честь Воскресения Словущего, который стал домовой церковью этой одной из древнейших фамилий России. Именно в этом приделе была устроена усыпальница для представителей рода графов Мусиных-Пушкиных. В ещё одном приделе храма, во имя иконы Казанской Божией Матери, известного с 1677 года, находилась усыпальница Бестужевых, представителей другого знатного рода.

В 1763 году этот храм был сломан и на его месте, на средства Бестужева была выстроена новая церковь. Строить новый собор Бориса и Глеба поручили архитектору Карлу Ивановичу Бланку, который блестяще справился со своей задачей, построив новую изящную Борисоглебскую церковь в стиле барокко, которая была освящена уже в декабре 1768 года (Воздвиженка 15). Одновременно с ней были освящены два прежних придела - Воскресенский и Казанский, также отстроенные заново. В них были перенесены и святыни прежнего храма.

После пожара 1812 к чудом сохранившемуся храму были приписаны разорённые окрестные церкви. Некоторые из них вскоре разобрали, а материал пошёл на строительство новых приделов Ризы положения во Влахерне и Марии Магдалины. Иконы и утварь из разобранных храмов тоже были перенесены сюда. Во вновь отстроенном соборе были свои, особо почитаемые богомольцами святыни. Это образ святого Нила Столобенского с частью мощей, большая древняя икона XVI века святого Бориса и Глеба с житием, икона XVI века святого Иоанна Милостивого.

Церковь Бориса и Глеба у Арбатских ворот являлась одним из лучших образцов барокко в Москве. Её внутренняя отделка была выполнена с особой тщательностью и представляла собой отличный образец стиля ампир.

В 1930 году, под предлогом реконструкции площади, Борисоглебский храм закрыли. Серебро реквизировали, древние иконы и ценные облачения вывезли в музейные запасники, а колокола, бронзовые иконостасы и утварь отправили на переплавку.

В год празднования 850-летия столицы правительством Москвы было принято решение о сооружении храма-часовни Бориса и Глеба чуть в стороне от места нахождения древнего собора. В августе 1997 года на Арбатской площади, 4 уже был сооружён памятник утраченной святыни, воссозданный в память славного московского храма во имя святых Бориса и Глеба, помнившего времена Ивана III. А рядом, перед кинотеатром «Художественный», на том самом месте, где стоял подлинный храм Бориса и Глеба, установлен памятный знак.

Вконтакте

Храм Бориса и Глеба, что у Арбатских ворот - православный храм, существовавший в Москве, в Белом городе, на Арбатской площади.

Первое упоминание

Церковь впервые упоминается в летописи, говорящей о событиях 28 июля 1493 года - о великом пожаре, разгоревшемся от копеечной свечки в соседнем храме Николы на Песках. В том же летописном сообщении впервые встречается и название Арбат.

Первый каменный храм в честь Бориса и Глеба выстроен в 1527 году, по приказу великого князя Василия III. Особенно чтил эту церковь его сын Иван Грозный.

Один из семи московских соборов

При нём в 1551 году храм Бориса и Глеба стал одним из семи московских соборов (по числу Вселенских Соборов), то есть главным храмом в определенном приходском округе.

Он был и местом особенного царского богомолья перед военными походами, так как располагался на главном, западном, направлении.

По обычаю, государи шествовали в него из Кремля с крестным ходом, со свитой, духовенством и воинством, слушали в нём обедню, затем служили молебен и получали напутственное благословение.

Фото из альбома Н.А.Найденова. , Public Domain

Иван Грозный молился здесь в мае 1562 года, когда «шел на свое дело Литовское», и слушал здесь обедню. В ноябре того же года Иван Грозный, вновь решив пойти на Литву, после моления в кремлевских соборах отправился с воинством к арбатской церкви Бориса и Глеба.

В крестном ходу с царем шёл святитель Макарий, митрополит Московский, а шествие несло с собой чудотворный Донской образ Божией Матери, который был с Дмитрием Донским на Куликовом поле. На молебне пастырь и государь молили Господа о победе и о сохранении Москвы и всех русских городов «от всякого злаго навета».

У этого же храма традиционно встречали государей, возвращавшихся из военных походов. В марте 1563 года здесь с триумфом встречали Ивана Грозного, когда русскими войсками был взят Полоцк.

Новая церковь

Новая церковь с приделами Казанской Божией Матери и Воскресения Словущего строилась 5 лет с 1763 года, освящена в 1768 году. Она была построена на средства бывшего канцлера графа Бестужева. Архитектором выступил Карл Иванович Бланк.

неизвестен , Public Domain

Церковь являлась одним из лучших образцов барокко в Москве, однако снесена в 1930 году под предлогом реконструкции площади.

Фотогалерея

Приделы

Ризы положения во Влахерне и

Марии Магдалины

Храм-часовня Бориса и Глеба

В 1997 году к празднику 850-летия столицы правительство Москвы приняло решение о сооружении храма-часовни Бориса и Глеба на Арбатской площади.

Храм-часовню строили по образу старого Борисоглебского храма, но полных данных о его интерьере обнаружить не удалось.

Памятный знак

Рядом, перед кинотеатром «Художественный», установлен памятный знак - на том самом месте, где стоял подлинный храм Бориса и Глеба.

Храм во имя святых Бориса и Глеба у Арбатских ворот

Вот уже десять лет на Арбатской площади стоит храм-часовня во имя святых Бориса и Глеба, воссозданный в память славного московского храма, помнившего времена Ивана III.

У святых ворот

Арбатские ворота почитались в Москве святыми. По легенде, в 1440 году, когда казанский хан Магмет осадил Москву, а великий князь Василий II будто бы со страху заперся в Кремле (на самом деле он ушел собирать войско), на помощь пришел князь-схимник Владимир Ховрин, тот самый, который вместе с отцом возводил московский Симонов монастырь. К тому времени он давно ушел от мира и основал на своем дворе близ Кремля Крестовоздвиженский монастырь, давший имя улице. Когда враг напал на Москву, он собрал из своей монастырской братии боевой отряд и присоединился к московскому военачальнику князю Юрию Патрикеевичу Литовскому. Под натиском татары стали отступать, а воины-монахи отбили у них обоз с пленными. Тогда Ховрин окропил их святой водой на том месте, где потом появились Арбатские ворота Белого города. В то время Арбат был пригородом Москвы, так как собственно городом, то есть крепостью, был сам Кремль: по традиционной версии слово «Арбат» и означает пригород или предместье.

Может быть, деревянная церковь Бориса и Глеба была свидетельницей этого события. Начальная ее история теряется в тумане. Есть версия, что она известна в Москве с 1453 года - года падения Византии! Согласно летописному повествованию, именно в ней великий князь Василий II во время богослужения узнал о гибели своего заклятого врага Дмитрия Шемяки в Новгороде: эту весть гонцы принесли ему в храм. Другие исследователи считают, что в летописи имелась в виду другая Борисоглебская церковь - та, что и сейчас стоит на Варварке, более известная по приделу как церковь Максима Блаженного.
Но именно арбатская церковь упоминается в летописи в повествовании о великом пожаре, разбушевавшемся 28 июля 1493 года от копеечной свечки в окрестном храме Николы на Песках. В том же летописном сообщении впервые встречается и название Арбат. Таким образом, церковь Бориса и Глеба оказывается не только летописной ровесницей Арбата, но даже старше Красной площади. Поскольку пламя тогда перекинулось и на Кремль, великий князь Иван III повелел отнести посадские дворы подальше от восточной стены Кремля, чтобы обезопаситься от пожара впредь - так появилась Красная площадь.

Пострадавшая от пожара церковь долго не восстанавливалась, зато в 1527 году на ее месте уже стоял каменный храм, выстроенный по приказу великого князя Василия III. Особенно чтил эту церковь его сын Иван Грозный. При нем по постановлению Стоглавого собора в 1551 году храм Бориса и Глеба стал одним из семи московских соборов (по числу Вселенских Соборов), то есть главным храмом в определенном приходском округе. Он был и местом особенного царского богомолья перед военными походами, так как располагался на главном, западном, направлении. По обычаю, государи шествовали в него из Кремля с крестным ходом, со свитой, духовенством и воинством, слушали в нем обедню, затем служили молебен и получали напутственное благословение. Иван Грозный молился здесь в мае 1562 года, когда «шел на свое дело Литовское», и слушал здесь обедню. В ноябре того же года Иван Грозный, вновь решив пойти на «безбожную Литву», после моления в кремлевских соборах отправился с воинством к арбатской церкви Бориса и Глеба. В крестном ходу с царем шел святитель Макарий, митрополит Московский, а шествие несло с собой чудотворный Донской образ Божией Матери, который был с Дмитрием Донским на Куликовом поле. На молебне пастырь и государь молили Господа о победе и о сохранении Москвы и всех русских городов «от всякого злаго навета». У этого же храма традиционно встречали государей, возвращавшихся из великих походов. В марте 1563 года здесь с триумфом встречали Ивана Грозного, когда русскими был взят Полоцк.

В Смутное время арбатская церковь оказалась на поле боя. В 1612 году «у Бориса и Глеба» решалась судьба Москвы: здесь произошло победное сражение ополчения князя Дмитрия Пожарского с войском гетмана Ходкевича, который шел на помощь осажденным в Кремле полякам.

В 1618 году польский королевич Владислав, приглашенный на московский трон еще в Смутное время, попытался отстоять свои права на него. В ночь на праздник Покрова 1 октября 1618 года войско гетмана Сагайдачного подошло к Москве и штурмовало стены Белого города. На Арбате, близ церкви Бориса и Глеба, гетман расположился станом - оттуда ядра долетали до Кремля. И, по преданию, случилось чудо: утром перед штурмом гетман услышал праздничный звон кремлевских колоколов, заплакал и ушел с войском прочь от московских стен, не приняв боя. Достоверно известно, что отсюда отряд мальтийского кавалера Бартоломео Новодворского пытался прорваться к Кремлю, а защищал Арбатские ворота окольничий Никита Годунов, сумевший отбросить врага от стен Москвы. Тогда на колокольне храма Бориса и Глеба торжественно ударил колокол, а Годунов с воинами отстояли в нем благодарственный молебен. Этой победой, в которой видели явное покровительство Москве Пречистой Богородицы, завершилось Смутное время.

В конце того же XVII века в истории Борисоглебского храма затянулся узел, который привел к постройке новой церкви у Арбатских ворот.
Лукавый царедворец

К началу петровского времени в Борисоглебском храме находились усыпальницы двух именитых фамилий России - Мусиных-Пушкиных и Бестужевых: в этих благословенных краях издавна селилась знать. Одними из самых известных прихожан храма был Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, племянник патриарха Иоакима, прославившийся в правление Петра I. Его добротные каменные палаты стояли на Арбате неподалеку от слободки мастеровых Колымажного двора. Вельможа распорядился пристроить к приходскому храму придел в честь Воскресения Словущего, который стал его домовой церковью. Особый священник служил там в праздники и в дни, важные для семьи Мусиных-Пушкиных, а в остальные же владельцы запирали его на ключ. В этом приделе и стали погребать членов фамилии, кстати, одной из древнейших в России: они вели свою родословную от того же легендарного Радши, приехавшего на службу к Александру Невскому, что и Пушкины. Далекий потомок Радши (правнук Григория Пушки) Михаил Тимофеевич Пушкин, по прозванию Муса, живший в XV веке, и был родоначальником Мусиных-Пушкиных. Кстати, когда А.С. Пушкин женился, он снова породнился с ними, так как бабушкой Натальи Николаевны по линии отца была Надежда Платоновна Мусина-Пушкина.

Возвышение этого рода началось при Петре I. Укрепить Москву в ожидании нашествия Карла XII царь поручил именно Ивану Алексеевичу. На него же возложил и управление делами Печатного двора, и заведование строительством военного госпиталя в Лефортово. Кроме того, боярин возглавил Монастырский приказ и прославился в борьбе с нищими, побывал воеводою в Астрахани и на поле боя в Полтавской битве. Петр очень благоволил к нему и его старшему сыну Платону, которого, по семейной легенде, считали незаконнорожденным сыном царя Алексея Михайловича. Два других сына Ивана Алексеевича погибли рано и, надо полагать, были похоронены в Воскресенском приделе арбатского храма. Платон Иванович, тоже прихожанин «Бориса и Глеба», стал дипломатом и очень возвысился по службе благодаря поддержке аннинского кабинет-министра Артемия Волынского, за что и поплатился. Летом 1740 года по навету герцога Бирона он был лишен наград и всего состояния и сослан в Соловецкий монастырь будто бы за дерзкие слова против государыни. Лишь дом в приходе на Арбате остался его жене с детьми. Императрица Елизавета Петровна восстановила Платона Алексеевича в правах и вернула ему шпагу, но повелела быть в отставке. Сын его Валентин Платонович в день коронации Екатерины II был произведен в камер-юнкеры. А дочь Алевтина Платоновна решила судьбу фамильного придела и усыпальницы в Борисоглебском храме.

В другом, Казанском, приделе находилась усыпальница Бестужевых. Именно это обстоятельство в итоге повлияло на дальнейшую судьбу храма. Важнейшая страница его истории связана с именем графа Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, обогатившего Москву сразу двумя великолепными храмами и все из-за своей бурной политической деятельности.

Он тоже был представителем очень знатного рода. Иногда считают, что Бестужевы-Рюмины восходят к боярину Дмитрия Донского А.Ф. Плещею, внука которого звали Андреем Бестужем. Другая версия относит их происхождение к английскому дворянину Бесту (в крещении Гавриил) из дома Бестюров, который выехал в 1403 году к великому князю Василию I Дмитриевичу, и к его сыну Якову Гаврииловичу, по прозвищу Рюма. Так гласила грамота, выданная Петру Михайловичу Бестужеву, отцу нашего героя, при возведении его в графское достоинство в конце XVII века. В 1701 году ему вместе с ближайшими родственниками Петр I разрешил зваться Бестужевыми-Рюмиными, в отличие от других Бестужевых. К тому времени Алексею Петровичу исполнилось 8 лет.

Он довольно рано показал недюжинные придворные способности, был отправлен в Европу на дипломатическую службу и не раз выходил сухим из воды. Рассказывают, что в 1717 году, узнав о бегстве царевича Алексея в Вену, он якобы спешно написал ему письмо с заверениями в преданности и готовности служить «будущему царю и государю», и тот не выдал его на следствии. Алексей Петрович побывал на службе у Анны Иоанновны, будущей императрицы, а тогда вдовствовавшей герцогине Курляндской, и потом оказал ей огромную услугу, найдя в архивах герцога Голштинского завещание Екатерины I, составленное в пользу потомков Петра Великого. В 1724 году, будучи русским дипломатом в Копенгагене, он добился от датского короля признания императорского титула Петра I. Попутно со службой занимаясь химией, изобрел знаменитые «капли Бестужева» - средство, которое «весьма сильно действует, восстановляя силы в стариках и в людях, продолжительными жестокими болезнями изнуренных». За украденный рецепт аптекарь-помощник получил щедрое вознаграждение и остаток жизни прожил безбедно. А в России лишь Екатерина II выкупила рецепт капель у вдовы Бестужева за три тысячи рублей и обнародовала его в Санкт-Петербургских ведомостях.

У будущего канцлера было множество увлечений, но главным делом всегда оставалась политика. В конце 1730-х годов он попал в милость к Бирону и в благодарность сам поддержал герцога в его назначении регентом при малолетнем Иоанне Антоновиче. Оттого после падения Бирона в 1740 году Бестужев был заточен в Шлиссельбургскую крепость и приговорен к смерти с заменой на ссылку в свое единственное неконфискованное имение. Возвратившись в октябре 1741 года, он участвовал в дворцовом перевороте. И вот на престол вступила Елизавета Петровна. Это случилось в декабре на праздник святого Климента Римского - и Бестужев, имевший палаты в Замоскворечье близ одноименного старенького храма, приказывает отстроить его заново в честь восшествия на престол любимой самодержицы. Так на Пятницкой улице появился этот изумительный храм в стиле елизаветинского барокко.

Сам же Алексей Петрович был пожалован графским титулом, орденом святого Андрея Первозванного и великим канцлером. 16 лет он определял внешнюю политику России, считая главным врагом Пруссию и ее императора Фридриха, за что отчасти поплатился службой.

В июне 1744 года, когда в Петербург приехала юная принцесса Фике, невеста будущего Петра III, Бестужеву удалось добиться удаления из России ее матери, Иоганны Цербстской, весьма расположенной к Фридриху. Затем Бестужев стал инициатором вступления России в Семилетнюю войну с Пруссией. Его ненавидел наследник Петр Федорович, преклонявшийся перед Фридрихом. Бестужев платил ему тем же и вынашивал планы удаления его от престола путем передачи права на наследование трона малолетнему Павлу Петровичу под регентством Екатерины Алексеевны.

В 1757 году тяжело заболела Елизавета Петровна. Повеял ветер грядущих политических перемен. Канцлер Бестужев, думая, что она не встанет, и пытаясь расположить к себе будущего императора Петра III, лично приказал генерал-фельдмаршалу С.Ф. Апраксину возвратиться в Россию и выйти из войны с Пруссией. Тот вернулся - а императрица выздоровела и обрушила гнев на Бестужева за самоуправство. Более распространенная версия гласит, что перед наследником он не выслуживался, а напротив, в дни болезни Елизаветы был раскрыт его заговор против Петра Федоровича.

Так или иначе, в феврале 1758 года императрица лишила Бестужева чинов и наград. По обвинению в государственной измене его приговорили к сметной казни с заменой на ссылку в подмосковное село Горетово, где он несколько лет прожил в дымной крестьянской избе. Он отрастил бороду. Любимым чтением его стало чтение Священного Писания. Потом ему позволили выстроить новый дом, который он назвал «обителью печали». Из ссылки его вызволила Екатерина II, вступившая на престол в 1762 году. Он был полностью восстановлен в своих прежних званиях и удостоен чина генерала-фельдмаршала, но… оставлен не у дел: возвращая опального канцлера, императрица просто хотела ознаменовать начало своего правления добрым и величественным деянием.

На радостях и в надежде на безмятежное будущее или же, напротив, предчувствуя скорую смерть и для очищения совести, Бестужев решил на свои средства построить новый приходской храм Бориса и Глеба на Арбате в модном западном стиле. Митрополит дал разрешение, однако Мусины-Пушкины категорически воспротивились замыслу Бестужева. Они требовали построить новый храм не на месте старого, потому что хотели сохранить свою усыпальницу в приделе. На стороне же Бестужева, настаивавшего на полном сносе ветхого храма, оказались церковные власти. И в 1763 году вышло постановление сломать старый храм, а Бестужева обязали выстроить при новой церкви Воскресенский придел во образ старого и туда перенести захоронения Мусиных-Пушкиных. Те в ответ даже не пустили в «свой» придел представителей консистории, но все же им пришлось уступить. Осенью 1763 года из Петербурга приехала графиня Алевтина Платоновна Мусина-Пушкина и дала свое разрешение на слом придела, а фамильные гробы были перенесены в кремлевский Чудов монастырь, где тоже были родовые захоронения Мусиных-Пушкиных.

Для сооружения нового храма Бестужев пригласил архитектора Карла Ивановича Бланка - человека драматичной судьбы, которого тоже не миновала ссылка (как и очень многих из тех, чьи судьбы соприкасались с этим арбатским храмом). Потомок французских гугенотов, бежавших в Германию, Карл Иванович был внуком мастера, приглашенного Петром I на Олонецкий завод, и сыном архитектора, тоже попавшего в политическую смуту при Бироне. Вместе с отцом в вечную сибирскую ссылку отправился и маленький Карл, но ненадолго: после свержения Бирона в 1740 году им разрешили вернуться в Москву.

Вскоре талант юноши оценил сам обер-архитектор Растрелли, поручив ему восстановление шатра Воскресенского собора в Новоиерусалимском монастыре. Ко времени приглашения Бестужевым Бланк отметился в Москве церковью Николы в Звонарях на Рождественке. Этот зодчий отличался умением сочетать европейские стили с исконными русскими архитектурными традициями. Новую, очень изящную Борисоглебскую церковь Бланк выстроил в формах барокко. Окрашенная по-московски в ярко-красный огненный цвет, церковь будто пылала на солнце. В ней были освящены два прежних придела - Казанский и Воскресенский.

Храм возводили пять лет. За это время Бестужев успел напечатать составленную им в ссылке книгу - «Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного Писания». Отчеканил медали, посвященные и Ништадтскому миру, и своему изгнанию, и даже скорой кончине. Действительно, он так и не увидел свою церковь, скончавшись в Петербурге в апреле 1766 года. Церковь же освятили 6 декабря 1768 года. В нее перенесли святыни старого храма, а в алтаре даже поместили портрет храмоздателя.

Архитектор Бланк уже был в самом расцвете своих творческих способностей: он строил и церковь святой Екатерины на Ордынке в честь новой императрицы, и храм Кира и Иоанна на Солянке в честь дня ее восшествия на престол, и Воспитательный дом, и шереметевский дворец в Кускове.

Интересную интерпретацию арбатскому храму дал известный москвовед Рустам Рахматуллин. По его мнению, Борисоглебский храм стал храмом военного Арбата. Арбат же, как особый московский мир, всегда искал себе собственный храм. Общим итогом этих арбатских поисков стал храм Христа Спасителя, но казус крылся в том, что интеллигенция Арбата предпочла ему «Большое Вознесение».

Борисоглебский храм успели выстроить вовремя. Он оказался градостроительным центром новой Арбатской площади, после того как в 1792 году здесь был сломан последний участок стены Белого города с башней. И особенно после 1812 года, когда площадь украсилась новыми каменными строениями и стала одной из самых больших на бульварном кольце.

«У Бориса и Глеба на Арбате»

Пламя Отечественной войны чудом пощадило Борисоглебский храм. Более того, он так хорошо сохранился, что после победы к нему приписали соседние разоренные церкви, в том числе и церковь апостола Филиппа, которая спустя несколько лет стала Иерусалимским подворьем. Остальные церкви, такие как Иоанна Милостивого в Калашном (приходская актера Павла Мочалова) и другие приписанные к храму, были вскоре разобраны и пошли на сооружение новых приделов арбатского - Ризположенского и Марии Магдалины. Сюда же перенесли иконы и утварь из разобранных храмов.

Главной святыней арбатской церкви оставался древний храмовый образ святых Бориса и Глеба с житием, перед которым часто служили молебны, но теперь здесь хранились и чтимые иконы святого Нила Столобенского с частицей мощей и святого Иоанна Милостивого.

После Отечественной войны «у Бориса и Глеба» сложился замечательный приход. По данным историка Сергея Романюка, здесь, в доме Анастасии Михайловны Щербининой, дочери знаменитой княгини Екатерины Дашковой и прихожанки Борисоглебского храма, состоялся первый бал четы Пушкиных, устроенный всего через два дня после их свадьбы, 20 февраля 1831 года. Ранее считалось, что этот бал был дан в другом доме на Знаменке. Пушкин очень интересовался воспоминаниями хозяйки дома о матери, ее живыми рассказами о екатерининском времени, и особенно о заговоре против Петра III.

В приходе Борисоглебского храма жил Александр Иванович Писарев, дядя знаменитого революционного критика. Его называли первым русским водевилистом, он славился остроумными эпиграммами и сатирами и вообще подавал большие надежды - по словам С.Т. Аксакова, «все заставляло ждать от него комедий аристофановских». Его водевили, где он высмеивал общественные пороки, ставились в Малом театре и даже на сцене столичного Александрийского театра; роли исполнял М.С. Щепкин; музыку писали А.А. Алябьев и А.Н. Верстовский. А столь строгий критик, как В.Г. Белинский, отмечал, что все русские водевилисты не стоят одного Писарева. Однако Писарев был весьма склонен к литературным «дракам». Раздражительный и желчный, он не обходил своим сатирическим пером никаких авторитетов.

Талант Писарева угас в самом начале расцвета. Он умер от чахотки 20 ноября 1828 года на 27 году жизни, и священник Борисоглебской церкви напутствовал его перед смертью.

Через 30 лет прихожанином арбатской церкви станет друг Писарева С.Т. Аксаков. Когда-то отсюда, с Арбатских ворот, началась его счастливая семейная жизнь: С.Т. Аксаков венчался с Ольгой Заплатиной в соседнем храме Симеона Столпника. А его последний московский дом находился в Малом Кисловском переулке, 6, где, кстати, было владение дяди А.С. Грибоедова. Когда тяжело больной писатель приехал в эти края, то первым делом спросил, какая здесь приходская церковь, вспомнил Писарева и предсказал: «Тут и я умру, и отпевать меня тут будут». Предчувствие его исполнилось. В ночь на 30 апреля 1859 года Аксаков умер на Кисловке, и отпевали его в церкви Бориса и Глеба у Арбатских ворот. Из храма траурная процессия, согласно последней воле покойного, отправилась на погост Симонова монастыря, а в советское время его прах перезахоронили на Новодевичьем кладбище.

Эта «литературная» церковь, попавшая на страницы Герцена и Михаила Осоргина, оказалась не чуждой и театральной истории Москвы. В октябрьский вечер бурного 1905 года в ней обвенчались Евгений Вахтангов и его избранница Надежда Байцурова, на всю жизнь сохранившая ему верность. Личное счастье компенсировало создателю знаменитого театра семейную трагедию. Его отец, крупный табачный фабрикант, надеялся, что сын пойдет по его стопам и унаследует дело. А сын, еще в гимназические годы страстно увлекшийся театром, мечтал, чтобы отцовские мастерские стали театральными. Женитьба же на школьной подруге против воли родителя окончательно разорвала их отношения. Отец пожалел, что дал сыну образование, - и лишил наследства. Зато сам Вахтангов никогда не жалел о своем выборе.
«В год кровавый и громовой»

Революция на Арбате началась с пожара. У Никитских ворот шли жестокие бои, и пламя вдруг охватило церковь Бориса и Глеба. Это был первый грозный вестник грядущей трагедии. В апреле 1922 года из храма изъяли церковное серебро. На следующий год некое общество с характерным названием «Культурная смычка» ходатайствовало о закрытии церкви и передаче ее здания под клуб. Работники Наркомпроса, обратившиеся в Моссовет, указывали на ценность храма как лучшего в Москве образца барокко и настаивали на его полной неприкосновенности. В передаче под клуб отказали, хотя кое- кто в Моссовете бдительно отметил нежелательный социальный состав верующих этого храма (арбатцы!). Между тем храм действовал, сплачивая все большее число прихожан за счет закрываемых в округе арбатских церквей. И в декабре 1926 года здесь отпевали знаменитого церковного композитора А.Д. Кастальского, которого называли автором первого русского реквиема.

Год «великого перелома» - 1929 год - стал трагическим для старого Арбата. Власти хотели одним ударом покончить и с «московским Сен-Жерменом», и с арбатской интеллигенцией, и с арбатскими храмами. Теперь речь шла не о клубе. Теперь члены Хамовнического райсовета просили Моссовет снести Борисоглебский храм для расширения Арбатской площади, для упорядочивания движения транспорта и для дальнейшего благоустройства социалистической Москвы. Музейные работники спешно предложили снести для того соседний с храмом двухэтажный дом и уменьшить размер пешеходных тротуаров, но поскольку истинная причина сноса храма крылась в ином, то их не услышали. В октябре 1929 года Президиум Мособлисполкома постановил снести Борисоглебский храм, так как он стесняет движение.

Однако в Центральных реставрационных мастерских начался бунт. На заседании под председательством П.Д. Барановского было принято решение вновь подтвердить великую ценность храма как памятника «выдающегося историко-архитектурного значения», вновь указать на целесообразность сноса соседнего дома, таковой ценности не имеющего, и признать уничтожение храма необоснованным и нецелесообразным, тем более что он прекрасно сохранился. В те же октябрьские дни прихожане писали заявление в Президиум ВЦИК в защиту храма. Власти рассердились, и в канун Рождества 1929 года ВЦИК постановил снести не только Борисоглебскую церковь, но и храм Неопалимой Купины в Зубове, и церковь Марии Египетской в Сретенском монастыре.

В феврале 1930 года Борисоглебский храм закрыли. Древние иконы и ценные облачения вывезли в музейные запасники, а колокола, бронзовые иконостасы и утварь передали на утилизацию. Архитектор Б.Н. Засыпкин успел провести необходимые обмеры. Общину перевели в другой Борисоглебский храм - на Поварской, но в 1933 году кончилось и его время. Теперь на его месте здание Государственного музыкально-педагогического института им. Гнесиных, а арбатский «Борис и Глеб» оставил по себе пустое место. Отмечено, что в 1930-е годы были снесены все храмы на пути из Кремля в Кунцево, а острословы стали называть Арбат «Военно-грузинской дорогой».

Во время войны немецкая бомба, предназначавшаяся Наркомату обороны СССР на Знаменке, разрушила старинный дом на Арбатской площади и Воздвиженке. Застраивать участок не стали и временно засадили его деревцами, поскольку Генеральный план социалистической реконструкции Москвы 1935 года наметил в том районе большие изменения. Однако после войны на Арбатской площади всего лишь прорыли автомобильный туннель, а рядом построили новое здание Министерства обороны, прозванное «Пентагоном». От храма остался маленький пустырь, и все-таки история неожиданно оказалась к нему благосклонней, чем ко многим его погибшим соседям.
Храм и памятник

В 1997 году к празднику 850-летия столицы правительство Москвы приняло решение о сооружении храма-часовни Бориса и Глеба на Арбатской площади. Его воздвигли чуть дальше от того места, где стоял исторический прототип, но точно на месте старинного храма Тихона Чудотворца, тоже уничтоженного революцией, оттого один из приделов освящен во имя святого Тихона. Храм-часовню строили по образу старого Борисоглебского храма, но полных данных о его интерьере обнаружить не удалось.

Закладка состоялась 8 мая 1997 года, а уже 6 августа Патриарх Московский и всея Руси Алексий II освятил храм-часовню, ставший самым лучшим, священным памятником утраченной святыни. Рядом, перед кинотеатром «Художественный», установлен памятный знак - на том самом месте, где стоял подлинный храм Бориса и Глеба.

При подготовке материала частично использована статья В. Козлова "Храм святых Бориса и Глеба на Арбатской площади: История и судьбы» (http://moscow.clow.ru).
Елена Лебедева

Храм Бориса и Глеба, что у Арбатских ворот - православный храм, существовавший в Москве , в Белом городе , на Арбатской площади .

История

Первый каменный храм в честь Бориса и Глеба выстроен в 1527 году , по приказу великого князя Василия III . Особенно чтил эту церковь его сын Иван Грозный . При нём в 1551 году храм Бориса и Глеба стал одним из семи московских соборов (по числу Вселенских Соборов), то есть главным храмом в определенном приходском округе. Он был и местом особенного царского богомолья перед военными походами, так как располагался на главном, западном, направлении. По обычаю, государи шествовали в него из Кремля с крестным ходом, со свитой, духовенством и воинством, слушали в нём обедню, затем служили молебен и получали напутственное благословение. Иван Грозный молился здесь в мае 1562 года, когда «шёл на своё дело Литовское», и слушал здесь обедню. В ноябре того же года Иван Грозный , вновь решив пойти на Литву , после моления в кремлёвских соборах отправился с воинством к арбатской церкви Бориса и Глеба. В крестном ходу с царем шёл святитель Макарий, митрополит Московский , а шествие несло с собой чудотворный Донской образ Божией Матери, который был с Дмитрием Донским на Куликовом поле . На молебне пастырь и государь молили Господа о победе и о сохранении Москвы и всех русских городов «от всякого злаго навета». У этого же храма традиционно встречали государей, возвращавшихся из военных походов. В марте 1563 года здесь с триумфом встречали Ивана Грозного, когда русскими войсками был взят Полоцк .

Фотогалерея

Boris and Gleb chapel at the Arbat square in Moscow.jpg

Часовня Бориса и Глеба на Арбатской площади

Boris-i-Gleb-Arbat.jpg

Сквер на Арбатской площади. За сквером церковь Бориса и Глеба, правее по центру церковь Тихона, епископа Амафунтского у Арбатских ворот.1930 год

См. также

Напишите отзыв о статье "Храм Бориса и Глеба, что у Арбатских ворот"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Храм Бориса и Глеба, что у Арбатских ворот

– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.

Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.