Фихте Иоганн Готлиб (1762 – 1814) – один из виднейших представителей немецкой классической философии, учился в Йене, в Лейпциге на факультете теологии. Испытал большое влияние идей И.Канта, его продолжатель и критик. В 1792 г. после публикации работы «Опыт критики всяческого откровения», которую сначала приписали Канту, стал широко известен. Профессор, с 1810г. – первый избранный ректор Берлинского университета.

Фихте выстраивает систему отношения человека к миру, в которой стремится преодолеть кантовский дуализм философских оснований («чистого разума», с одной стороны, и «вещи в себе» – с другой). В системе Фихте объект познания – внешний мир и субъект – Я представляют собой единое целое. В своем главном трактате «О понятии наукоучения или т.н. философии» (1794 г.) пытается обосновать возможность философии и её значение как фундамента всего знания. В поисках оснований знания философия, по мнению Фихте, должна сделать выбор в пользу рационализма и идеализма, на стороне которых разумность, активность, самостоятельность и свобода «Я». Сознание при этом он понимает как производящее основание, как деятельностное отношение к миру, которое предшествует теоретически-созерцательному: отношение здесь не дано, оно уже задано, порождает себя в действии. Поэтому первым положением его наукоучения и понимания человека является не просто положение: «Я есмь», а «Я полагает само себя». С этого деяния и начинается знание. Познать действие – значит, его произвести, а это и есть порождение своего собственного духа, своей собственной свободы. «Воздвигни свое Я, создай себя!» - с этого у Фихте начинается и становление человека и философия. Главный вопрос, по Фихте, как из самосознания «Я есмь Я» можно вывести весь сущий мир, как из саморефлексии выйти к Другому? Решение его предполагает обращение еще к одному основанию наукоучения и бытия человека – «не-Я» или «Я полагает «не-Я». «Я» и «не-Я» -противоположности, которые объединяются в абсолютном «Я». Абсолютное «Я» выступает и как то, что взаимополагает «Я» и «не-Я» и как то, что их объединяет. В этом взаимополагании и происходит становление как самого индивидуума –Я, так и формирование всего того, что противополагается этому «Я»: представление о мире, отношение к нему, способ познания, поступки и т.д. Деятельность «Я» является самодостаточной, абсолютной деятельностью, обеспечивающей себя задачами и преодолевающая их. Мир, природа порождаются бессознательной деятельностью абсолютного «Я», но при этом они не являются самодостаточными; они выступают в качестве препятствий для преодоления практическим субъектом («Я»), преодолевая их, субъект совершенствуется, приближаясь к идеалу: к тождеству с самим собой и совпадению индивидуального «Я» с абсолютным «Я», хотя полное их совпадение невозможно – это привело бы к прекращению человеческой деятельности.

Изложив вкратце довольно сложную у Фихте систему человеческого бытия и его самостановления, предлагаем несколько отрывков из его работы «Назначение человека. Книга первая», где читатель сам может прочувствовать напряжение мысли философа. Здесь Фихте задает себе вопросы, а ответы он дает во второй книге этой же работы.

НО ЧТО ЖЕ ТАКОЕ Я САМ, И В ЧЕМ МОЕ НАЗНАЧЕНИЕ?

Излишний вопрос! Прошло уже много времени с тех пор, как окончилось мое обучение, касавшееся этого предмета, и потребовалось бы слишком много времени, чтобы повторить все то, что я об этом с такими подробностями слышал, учил и чему я поверил.

Но каким же путем пришел я к этим познаниям, которыми я, как мне смутно помнится, располагал? Преодолел ли я, гонимый жгучей жаждой знания, неизвестность, сомнения и противоречия? Отдал ли я предпочтение тому, что представилось мне как нечто заслуживающее доверия, производил ли я снова и снова проверку того, что казалось вероятным, очищал ли я это от всего лишнего, делал ли я сравнения – до тех пор, пока внутренний голос, властный и неодолимый, не закричал во мне: "Да, это именно так, а не иначе, клянусь в этом"? Нет, ничего такого я не припомню. Мне были предложены наставления, прежде чем я ощутил в них потребность; мне отвечали, когда я не задавал еще вопросов. Я их слушал, потому что избежать их я не мог. Что из всего этого осталось в моей памяти – это зависело от случая; без проверки и даже без участия с моей стороны все было расставлено по своим местам.

Но каким же образом мог я тогда убедить себя, что действительно располагаю познаниями об этом предмете мышления? Если я знаю только то и убежден только в том, что сам нашел, - если я действительно обладаю только теми познаниями, которые приобрел сам, то я поистине не могу утверждать, что хоть что-нибудь знаю о своем назначении; я знаю только то, что об этом знают – если верить их словам – другие; и единственное, за что я могу здесь действительно поручиться, это только то, что слышал, как другие то-то и то-то говорили об этом<…>

Но если они знают что-нибудь действительно истинное, то откуда могут они это знать, кроме своего собственного размышления? И почему я не могу тогда таким же размышлением прийти к той же самой истине, раз я существую точно так же, как они? До какой степени я до сих пор унижал и презирал себя! Я хочу, чтобы дальше так не было! Начиная с этого момента, я хочу вступить в свои права и войти во владение тем достоинством, которое по праву принадлежит мне. Все чужое пусть будет оставлено. Я хочу исследовать сам. Да, я должен признаться, что во мне есть тайное, сокровенное желание относительно того, чем должно окончиться исследование, есть предпочтительная склонность к известным утверждениям, но я забываю их и отвергаю их, и не допущу, чтобы они оказали хоть малейшее влияние на направление моих мыслей. Я возьмусь за дело с полной строгостью и старанием, и я буду откровенен с самим собой. Я с радостью приму все, что я признаю за истину, – каково бы это ни было. Я хочу знать. С той же достоверностью, с какой я раскрываю, что эта земля, когда на нее ступаю, будет меня держать, что этот огонь, когда я к нему приближусь, меня обожжет, – с той же достоверностью хочу я знать, что такое я сам и чем я буду. И в случае, если это окажется недостижимым, я по крайней мере буду знать, что получить ответ на поставленный вопрос невозможно. Я готов подчиниться даже такому исходу исследования, если я приду к нему и признаю в нем истину. Я спешу приступить к решению моей задачи.

Я беру природу, вечно спешащую далее, в ее беге и останавливаю ее на мгновенье; запечатлеваю в себе настоящий момент и размышляю о нем! – размышляю об этой природе, в изучении которой развивались до сих пор мои мыслительные способности, сообразно тем заключениям, которые справедливы в ее области.

Я окружен предметами, которые я чувствую себя вынужденным рассматривать как сами по себе существующие и взаимно друг от друга отделенные: я вижу растения, деревья, животных. Я приписываю каждому отдельному предмету свойства и признаки, посредством которых я отличаю их друг от друга; этому растению свойственна такая форма, тому иная; этому дереву – одна форма листьев, тому другая.

Каждый предмет имеет свое определенное число свойств, ни одним больше, ни одним меньше. На всякий вопрос, таков ли этот предмет или нет, человек, вполне его знающий, может ответить либо решительным «да», либо решительным «нет», чем и кладет конец всяким сомнениям относительно присутствия или отсутствия данного свойства. Все, что существует, обладает им: имеет определенный цвет или не имеет его, окрашено или не окрашено, вкусно или невкусно, осязаемо или неосязаемо и т.д.

Каждый предмет обладает каждым из этих свойств в определенной степени. Если для данного свойства существует какой-либо масштаб и если я могу его применять, то можно найти определенную меру, которая ничуть не больше и ничуть не меньше этого свойства…Все, что существует, вполне определено; оно есть то, что оно есть, и отнюдь не что-нибудь иное.

Этим не сказано, что я вообще не могу мыслить ничего парящего где-то в середине между определенными свойствами. Безусловно, я представляю себе неопределенные предметы, и больше чем половина моего мышления имеет дело именно с ними. Я думаю сейчас о дереве вообще. Имеет ли это дерево вообще плоды или не имеет, имеет ли листья или нет, и если оно какие-нибудь имеет, то каково их число? К какой породе деревьев принадлежит оно? Как оно велико? И так далее. Все эти вопросы остаются без ответа; мое мышление остается, таким образом, неопределенным, поскольку я мыслю не об одном определенном дереве, а о дереве вообще. Но зато я отказываю этому дереву вообще и в действительном существовании – именно потому, что оно не вполне определено<…>

Но природа спешит далее в своем вечном процессе превращения, и в то время, когда я еще говорю о рассматриваемом моменте, он уже исчез, и все изменилось; прежде чем я успел схватить этот новый момент, все опять стало иначе. Каким все было и каким я все рассматриваю, оно не было всегда: оно таким сделалось. Но почему, на каком основании все сделалось таким…; почему природа из бесконечного разнообразного ряда состояний, которые она может принимать, приняла в этот момент именно то, какое действительно приняла, а не какое-нибудь другое? Потому, что им предшествовали именно те состояния, которые им предшествовали, а не какие-нибудь другие из числа возможных; и потому, что имеющиеся в данный момент налицо последовали именно за ними, а не за какими-нибудь другими.

<…>Природа, не останавливаясь, шествует через бесконечный ряд своих возможных состояний, и смена этих состояний происходит не беспорядочно, а по строго определенным законам. Все, что происходит в природе, по необходимости происходит так, как оно происходит, и совершенно невозможно, чтобы оно происходило как-нибудь иначе. Я вступаю в сомкнутую цепь явлений, где каждое звено определяется своим предыдущим и определяет свое последующее; я оказываюсь среди прочной взаимной зависимости, причем, исходя из любого данного момента, я мог бы одним только размышлением найти все возможные состояния вселенной; я шел бы назад, если бы объяснял данный момент, шел бы вперед, если бы делал из него выводы; в первом случае я разыскивал бы причины, через посредство которых он, этот данный момент, только и мог осуществиться, в котором –те следствия, какие он необходимо должен иметь.

<…>Итак, что же собственно представляет собою то, что я только что нашел? Когда я одним взглядом охватываю мои утверждения в целом, то я нахожу следующее как общую их идею: каждому становлению я должен предпосылать некоторое бытие, из которого и через которое событие осуществилось, пред каждым состоянием я должен предполагать другое состояние, пред каждым бытием – другое бытие, и в совершенно не могу допустить, чтобы из ничего происходило что-нибудь.

<…>Мое исследование закончено, и моя любознательность удовлетворена. Я знаю, что я вообще представляют собой и в чем заключается сущность моего рода. Я – некоторое определенное всей вселенной проявление естественной силы, определяющей саму себя. Рассмотреть мои особые личные свойства и указать их причины невозможно, ибо я не могу проникать во внутреннюю сущность природы. Но я имею о них непосредственное сознание. Ведь я хорошо знаю, что я такое в настоящий момент; большей частью я могу припомнить, чем я был прежде, и я узнаю, чем я стану.

Воспользоваться этим открытием для моей деятельности – такая мысль не может прийти мне в голову, ибо сам я вообще не проявляю никакой деятельности, но во мне действует природа; превратить меня во что-нибудь иное, чем-то, чем меня сделала природа, – заняться этим я тоже не пожелаю, ибо сам себя я вовсе не делаю, но природа делает меня самого и все то, чем я становлюсь. Я могу раскаиваться, и радоваться, и принимать благие намерения – впрочем, строго говоря, я не могу даже этого; все во мне происходит само по себе, если к тому определено, – а я, безусловно, никакими раскаяниями, никакими намерениями не могу изменить хоть самую малость в том, чем я должен сделаться. Я нахожусь в неумолимой власти строгой необходимости; раз она предназначает меня быть дураком или порочным человеком, то я и становлюсь, без сомнения, дураком или порочным; предназначает она меня быть мудрецом и добрым, то я и становлюсь, без сомнения, мудрецом и добрым. Это как не ее, так и не моя ни вина, ни заслуга. Она находится под действием своих собственных законов, а я под действием ее законов; раз я это понял, самым успокоительным ста­новится подчинить ей также и мои желания: ведь мое бытие подчинено ей во всем.

О, эти противоречивые желания! Ибо к чему надо мне скрывать долее тоску, ужас и отвращение, охватившие мое существо, лишь только мне стало ясно, чем окончится исследование? Я свято обещал себе, что склонности не окажут никакого влияния на ход моих мыслей, и я на самом деле сознательно не допустил этого. Но разве я не смею признаться себе, окончив исследование, что результат его противоречит моим глубочайшим и сокровеннейшим стремлениям, желаниям и требованиям? И как могу я, несмотря на ту правильность и полную достоверность доказательств, какой отличается, как мне кажется, мое рассуждение, поверить такому объяснению моего бытия, которое столь решительно противоречит глубочайшим корням этого бытия и той цели, ради которой только я и могу существовать и без которой я проклинаю мое бытие?

Но почему же мое сердце должно скорбеть и разрываться от того, что так хорошо успокаивает мой разум? В то время, когда в природе ничто себе не противоречит, неужели только человек содержит в себе противоречие? – Или, быть может, не человек вообще, но только я и те, кто на меня похож? Или мне следовало не расставаться с той сладкой мечтой, какая была у меня прежде, держать себя в области непосредственного сознания своего бытия и никогда не касаться вопроса о его причинах – вопроса, ответ на который делает меня теперь несчастным? Но если этот ответ правилен, я должен был коснуться этого вопроса; не я его затронул, но его затронула во мне моя мыслящая природа. Я был предназначен к несчастью, и я напрасно оплакиваю потерянную невинность моего духа, которая никогда больше не вернется.

<…>То, что я необходимо предназначен к тому, чтобы быть мудрецом и добрым или дураком и злым, что я не могу ничего изменить в этой определенности, что в первом случае за мной нет никакой заслуги, а в последнем – никакой вины, – вот то, что наполнило меня отвращением и ужасом. Вне меня нахо­дящаяся причина моего бытия и всех свойств этого бытия, проявления которой опять-таки определяются другими причинами, внешними по отношению к этой, – вот то, что оттолкнуло меня с такой силой. Та свобода, которая не есть моя собственная свобода, но свобода чуждой силы вне меня, да и то только обусловленная, только половинная, – такая свобода меня не удовлетворила. Я сам, т.е. то самое, о чем я имею сознание как о себе самом, как о моей личности, и что в этом учении представляется простым лишь проявлением чего-то высшего, – я сам хочу самостоятельно представлять собой что-либо, сам по себе и для себя, а не при чем-то другом и не через другое; и как нечто самостоятельное – я хочу сам быть последним основанием, последней причиной того, что меня определяет. Я сам хочу занимать то место, которое в этом учении занимает всякая первоначальная естественная сила, с тем лишь различием, что характер моих проявлений не должен определяться чуждыми мне силами. Я хочу иметь внутреннюю присущую мне силу; хочу проявляющуюся бесконечно разнообразными способами, так же как те естественные силы природы, и притом такую, которая проявлялась бы именно так, как она проявляется, без всяких оснований, просто потому, что она так проявляется, – а не как силы природы, проявляющиеся под влиянием известных внешних условий.

Но что же тогда согласно такому моему желанию должно быть местом и средоточием этой особой силы, присущей моему я? Очевидно, не мое тело; его я признаю проявлением сил природы, по крайней мере по его сущности, если не по дальнейшим его свойствам; точно так же и не мои чувственные стремления, которые я считаю отношением этих сил природы к моему сознанию; остается мое мышление и хотение. Я хочу свободно хотеть согласно свободно избранной цели; я хочу, чтобы эта воля как последняя причина, т.е. не определяемая никакими другими высшими причинами, могла бы приводить в движение прежде всего мое тело, а посредством его и все окружающее меня, и производить в нем изменения. Моя деятельная естественная сила должна находиться во власти воли и не приводиться в движение ничем иным, кроме нее. – Так должно обстоять дело; должно существовать лучшее по законам духа; я должен иметь возможность свободно искать это лучшее, пока не найду, и признать его за таковое, когда я найду его; если я не найду его, это должно быть моей виной. Я должен иметь возможность желать это лучшее, просто потому, что я его хочу; и если я вместо него хочу что-нибудь другое, то в этом должна быть моя вина. Из моей воли должны вытекать мои поступки, а без нее не может совершиться ни один мой поступок, потому что не должно быть никакой другой возможной силы, направляющей мои поступки, кроме моей воли. Только тогда моя сила, определенная волей и находящаяся в ее власти, должна принять участие в ходе естественных событий. Я хочу быть господином природы, а она должна служить мне. Я хочу иметь на нее влияние, соразмерное моей силе; она же не должна иметь на меня никакого влияния.

Таково содержание моих желаний и требований. Им коренным образом противоречит исследование, удовлетворившее мой рассудок. Если согласно первому, т.е. моим желаниям, я должен быть независим от природы и вообще от какого бы то ни было закона, который не я сам себе поставил, то согласно второму, т.е. исследованию, я представляю собой одно, строго определенное во всех своих свойствах, звено в цепи природы. Вопрос заключается в том, мыслима ли даже вообще такая свобода, какой я хочу, и если она должна быть такой, то не лежат ли в самом последовательно проведенном и полном размышлении причины, вынуждающие меня признавать ее действительной и приписывать ее себе? – Чем, следовательно, был бы опровергнут результат предыдущего исследования.

Я хочу быть свободным – это, как показано, означает: я хочу сам сделать себя тем, чем я буду. Я должен – здесь заключается то наиболее неприемлемое, а с первого взгляда совершенно нелепое, что вытекает из этого понятия, – я должен, в известном смысле, уже заранее быть тем, чем я сделаюсь, чтобы иметь, таким образом, возможность сделаться таким; я должен иметь двоякого рода бытие, из которых первое содержало бы причину тех, а не иных свойств второго. Если я, имея это в виду, стану рассматривать свое непосредственное самосознание в хотении, то я найду следующее. Я представляю себе разнообразные возможные поступки, между которыми, как мне кажется, я могу выбрать любой, какой захочу. Я мысленно пробегаю их один за другим, добавляю к ним новые, выясняю себе те или другие в отдельности, сравниваю их друг с другом и взвешиваю их. Наконец я выбираю один из них, направляю соответствующим образом свою волю, и согласно волевому решению следует некоторый поступок. Здесь, представляя себе наперед свою цель, я безусловно был уже тем, чем я потом, в силу именно этого представления, действительно стал через желание и поступок. Как нечто мыслящее, я уже наперед был тем, чем я потом в силу мышления сделался как нечто действующее. Я делаю себя сам: свое бытие – своим мышлением, свое мышление – мышлением же. Можно даже предположить, что всякой определенной стадии проявления простой силы природы, как, например, в растении, предшествует стадия неопределенности, в которой дано множество разнообразных определенных состояний, принимаемых силой, если эта сила будет предоставлена сама себе. Основа этих различных возможных состояний дана, конечно, в ней, в ее собственной силе, но не для нее, так как она неспособна к образованию понятий, она не может выбирать, она сама по себе не может положить конец неопределенности; должны быть внешние определяющие причины, ограничивающие ее одним из всех возможных состояний, т.е. делающие то, чего сама она сделать не может. В растении ее определение не может состояться ранее его определения; ибо оно может быть определено одним только способом – только своим действующим бытием. В этом причина, что я выше нашел себя вынужденным утверждать, что проявление всякой силы должно получить свое полное и законченное определение извне. Без сомнения, я думал тогда лишь о таких силах, которые проявляются исключительно через бытие и неспособны, следовательно, к сознанию. Относительно их вышеприведенное утверждение справедливо без малейшего ограничения; при наличности же интеллекта утверждение это уже не имеет места, и было бы, таким образом, чересчур поспешно распространять его и на эти случаи.

Свобода, которую я требовал выше, мыслима только в интеллектах, и в них она несомненно такова. Но и при этом предположении человек в той же мере, как и природа, вполне умопостигаем. Мое тело и моя способность к деятельности в чувственном мире есть точно так же, как в вышеизложенной системе, проявление ограниченных сил природы; и мои природные склонности есть не что иное, как отношения этого проявления к моему сознанию. Простое познание того, что существует без моего участия, происходит при этом предположении свободы точно так же, как и в той системе; и вплоть до этого пункта обе вполне согласуются друг с другом. Но по той системе – вот отсюда и начинается разногласие между обоими учениями – по той системе моя способность к чувственной деятельности остается во власти природы, именно этой силой приводится всегда в действие, ею и порождена, а мысль постоянно остается при этом только зрителем; согласно же новой системе, эта способность, коль скоро она налицо, попадает под власть силы, возвышающейся над всей природой и совершенно освобожденной от действия ее законов, – силы понятия цели, силы воли. Мысль не остается уже более простым зрителем, но от нее исходит само действие. Там существуют внешние, мне невидимые силы, которые кладут конец моей нерешительности и ограничивают одним пунктом мою деятельность, равно как и непосредственное сознание последней – мою волю, точно так же, как они ограничивают саму по себе не определенную деятельность растения; здесь же я сам, свободно и независимо от влияния всех внешних сил, кладу конец моей нерешительности и определяю себя посредством свободно совершающегося во мне познания наилучшего.

Какое же из двух мнений принять мне? Свободен ли я и самостоятелен, или я сам по себе ничто, а существую только как проявление внешней, посторонней силы? Мне только что сделалось ясным, что ни одно из обоих утверждений не обосновано достаточно. В пользу первого не говорит ничего, кроме его мыслимости; для второго же я распространяю положение, само по себе и в своей области совершенно правильное, дальше, чем это возможно по его собственной сущности. Если интеллект представляет собой только проявление природы и ничего более, то я совершенно прав, распространяя это положение и на него; но можно ли сказать это об интеллекте – именно в этом и заключается вопрос; на него надо ответить, выводя следствия из других положений, а не предполагать одностороннего ответа уже при начале исследования и не выводить из него опять того, что сам сперва в него вложил. Короче говоря, доказать ни одно из этих мнений нельзя.

Столь же мало решает этот вопрос и непосредственное сознание. Я никогда не могу иметь сознания ни о внешних силах, которые определяют меня по системе всеобщей необходимости, ни о моей собственной силе, посредством которой я, по системе свободы, сам себя определяю. Поэтому, какое из обоих воззрений я ни приму, я приму его не иначе, как просто потому, что я его принимаю.

Система свободы удовлетворяет, противоположная же убивает и уничтожает мое сердце. Стоять холодным и мертвым и лишь смотреть на смену явлений, быть только зеркалом, послушно отражающим пролетающие мимо образы, – такое существование невыносимо для меня, я его отвергаю и проклинаю. Я хочу любить, хочу растворить себя в сочувствии, хочу радоваться и печалиться. Высшим предметом этого сочувствия являлся для меня я сам и то единственное во мне, посредством чего я могу постоянно осуществлять его, – мои поступки. Я хочу делать все самым лучшим образом; хочу радоваться себе, если я сделал что-либо хорошо; хочу горевать о себе, если сделал дурное; но даже это горе будет мне сладко, ибо в нем содержится сочувствие себе самому и залог улучшения в будущем. Только в любви – жизнь, без нее – смерть и уничтожение<…>

Несомненно, именно любовь к этой любви, интерес к этому интересу и побуждали меня, без участия моего сознания, считать себя без всяких ограничений свободным и самостоятельным, как это было прежде, до начала этого исследования, повергшего меня в смущение и отчаяние; несомненно, именно благодаря этому интересу я возвел в степень убеждения такое мнение, которое не имеет за себя ничего, кроме моей внутренней склонности и недоказуемости противоположного…»

(Фихте И.Г. Несколько лекций о назначении ученого; Назначение человека; Основные черты современной эпохи; Сборник.// Минск, 1998. – С. 65 – 93).

Учению о человеке в учении Фихте принадлежит совершенно особая и противоречивая роль. С одной стороны, требуется иметь в виду ранее рассмотренные абстрактно-теоретические выкладки, касающиеся Я и не-Я, чтобы "логически строго" перейти от основоположений наукоучения к пониманию человека. С другой стороны, характер и направленность всех этих основополагающих размышлений наукоучения будут непонятными, если сразу не принять в расчет, какое именно Я, т.е. какую интерпретацию человека имеет в виду Фихте. "Я действительного сознания, - пишет он, - есть, во всяком случае, особенное и определенное; оно также представляет личность среди многих личностей, из которых каждая для себя, в свою очередь, называет себя "я" - и именно до сознания этой личности наукоучение доводит свое выведение. Нечто совершенно другое представляет собой то Я, из которого исходит наукоучение; оно лишь не что иное, как тождество сознающего и сознаваемого, и до этого отвлечения можно возвыситься только посредством абстракции от всего остального в личности. Те, кто при этом уверяют, что в понятии они не могут отделить "я" от индивидуальности, совершенно правы, если они говорят, имея в виду обычное сознание... Но если они вообще не в состоянии отвлечься от действительного сознания и его фактов, то наукоучению делать с ними нечего".

В фихтевском учении о человеке, приведенном в теоретическое соответствие с наукоучением, в центр ставится, следовательно, не вопрос о том, каков человек эмпирически и фактически: в рамках этой теории "есть" человеческого существа одновременно носит характер долженствования: "Человек должен быть тем, что он есть просто потому, что он есть, т.е. все, что он есть, должно быть отнесено к его чистому Я, к его яйности (Ichheit) как таковой: человеческое "есть", т.е. бытие человека, определяется, таким образом, его предназначением. А последнее понимается по-кантовски: "сам человек есть цель - он должен определять себя и никогда не позволять себя определять посредством чего-нибудь постороннего; он должен быть тем, что он есть, так как он хочет этим быть и должен хотеть". Для эмпирического "я" чистое Я, или "Яйность", - не нечтопостороннееипотустороннее^Именноктождеству с чистым Я, несмотря на "отвлекающее" влияние эмпирии не-Я, должен стремиться и стремится обычный человек. Цель эта нереализуема, но человек к ней непременно устремляется. "В понятии человека, - пишет Фихте, - заложено, что его последняя цель должна быть недостижимой, а его путь к ней бесконечным. Следовательно, назначение человека состоит не в том, чтобы достигнуть этой цели. Но он может и должен все более и более приближаться до бесконечности к этой цели - его истинное назначение как человека, т.е. как разумного, но конечного, как чувственного, но свободного существа.

Понятие разумности как присущей человеку отличительной особенности не является изобретением Фихте - он заимствует это понятие из давних традиций. Но, пожалуй, наиболее специфическим и интересным оказывается то, что Фихте требует брать разумность человека вместе "с соответствующим разумности действием и мышлением" человека, вместе со способностью самореализации и самопонимания человеческого Я, а также и вместе с потребностью в том, чтобы "разумные существа, ему подобные, были даны вне его". Это, следовательно, активистское и интерсубъективное, как сказали бы сегодня, толкование человеческой разумности.

На основе подобной трактовки человеческого Я, его сущности и предназначения Фихте требует (по методологическому примеру выведения не-Я из Я) вывести из чистого Я другие человеческие существа, чтобы в конечном счете - через Другие Я - "дедуцировать общество". Шаги этой дедукции таковы: разбор сущности Я заставляет постулировать разумность; разумность не существовала бы, если бы не было "свободы в себе" как "последнего основания для объяснения всякого сознания". Свобода в себе органично полагает, по мнению Фихте, не одно-единственное, но множество взаимосвязанных Я, их способность ставить и реализовывать цели, "взаимодействовать друг с другом, ориентируясь на понятия". Такое взаимодействие Фихте называет общностью людей (Gemeinschaft). Когда к общности "примысливаются" разделение труда, сословия, государство, право, сфера духа и культуры, то это означает дедукцию общества (Gesellschaft). Необходимо отметить, что дедуцированные из чистого Я общность, общение, общество Фихте просит не отождествлять с эмпирическим существованием реальных социальных и государственных единств. Ибо принцип, назначение социальности, согласно Фихте, не имеют ничего общего с действительным государством, где другой человек и человечество в целом всегда используются не как цель, а как средства.

На этом уровне анализа, т.е. когда постулируются чистые принципы социальности, идеальные черты общества, демократически настроенный Фихте прежде всего вводит признак равенства как один из самых важных Фихте исходит из социального равенства людей как идеала, который, будь он реализован в действительности, помог бы людям компенсировать их обусловленное природой физическое неравенство. Тем же способом вводится деление на "сословия" в виде чистого принципа-требования: оно означает не реальное расслоение действительных обществ, а участие индивидов и групп во всеобщем разделении труда "согласно чистым понятиям разума". На подобном же "дедуктивном" пути возникает у Фихте понятие "культуры" как определение того уровня знаний, умений, разумности, до которых во всякое исторически определенное время способен подняться человек. А тем самым в "чистый" анализ, в теоретическую дедукцию неминуемо вводится исторический аспект.

Отвлеченная дедукция у Фихте не просто человеческой сущности, но и реальных проблем - общества, общения, культуры - не один раз вызывала критику его современников и потомков. Так, романтики, к которым он одно время был близок по своим идейным устремлениям, не скрывали своего разочарования как раз по поводу практической философии Фихте. Шлейермахер писал об отрыве фихтевской философии от жизни, о практической сомнительности и даже опасности "виртуозного" жонглирования понятиями, "конституирования" того, что преспокойно существует само по себе, например общество и государство, и вовсе не нуждается в подобном конституировании. На первый взгляд, упрек справедлив: некоторые звенья фихтевской дедукции выглядят искусственными и чрезвычайно сложными. Но нельзя забывать и о том, какова в данном случае цель Фихте. Ведь он делает своей целью именно выяснение конституирующей способности человеческого Я, которое обязательно полагает", рождает, оживляет для себя, а значит, преобразовывает мир общества, культуры, коммуникации с другими индивидами. Это полностью соответствует "генетическому" характеру философии Фихте. То, что в" первых вариантах его системы именуется «Tat-Hand lung», делом-действием, в «Наукоучениях» 1801 и 1804 гг. приобретает дополнительные понятийные характеристики - с упором на "генезис", "рождение", "продуцирование", осуществление исходя из принципа. То, что есть, следует постигнуть в его генезисе, рождении, становлении и долженствовании.

Впрочем, Фихте превосходно работает и на другом уровне социального и даже политического анализа - когда он сознательно ставит и решает вполне конкретные задачи. Таков ряд его работ, например «Замкнутое торговое государство», где он обращает внимание на отношение общетеоретического, философского, исходящего из идеала взгляда на политику и подхода чисто практического, реалистического, даже практического. Их несовпадение Фихте, разумеется, признаёт. "Я думаю, однако,- пишет философ, - что и политика не должна в своих построениях исходить из совершенно определенно существующего государства, если она - действительная наука, а не простая практика". В случае господства лишь "простого политического практицизма, указывает Фихте, была бы совершенно невозможной сколько-нибудь согласованная, именно мировая политика различных государств. Фихте в этой работе решительно выступает против ограбления европейскими державами колониальных стран и прозорливо предсказывает историческую бесперспективность колониализма, представляющего собой противоречащий разуму способ жизни "сегодняшних" людей за счет будущих поколений.

Фихте, как уже отмечалось, c самого начала связывал смысл и суть наукоучения и всей своей системы с понятием свободы. Однако по мере развития истории и совершенствования фихтевской философии все более выступавшая на первый план (в особенности в связи с отменой крепостного права и с наполеоновским завоеванием Германии) проблема свободы приобретает конкретно-исторический вид и делается для мыслителя проблемой социального и политического освобождения народов и стран Европы, Германии по преимуществу. Философ живо откликается на процессы самой истории. Но философско-исторические, социально-политические аспекты наукоучения были разработаны слишком слабо и абстрактно, чтобы стать основой осмысления исторического развития. Фихте понимает это. Учение о свободе у позднего Фихте все теснее объединяется с новой разработкой философии истории, понятий права, нравственности, государства. В этой связи исключительно важны опубликованные в 1813 г. работы Фихте «Основные черты современной эпохи», «Речи к немецкой нации», «Учение о государстве».

В первой из названных работ Фихте выделяет пять эпох всемирной истори, из которых четыре, по его мнению, так или иначе заключают в себе разумное, закономерное начало: они в целом и в тенденции соразмерны разуму, однако часто демонстрируют противоречивые ему движущие силы и основиния. Пятая эпоха - отдаленное будущее - станет целиком и полностью разумной. Но уже третья эпоха начинает противопоставлять себя предшествующей истории тем, что ее разумность постепенно обретает качество новой, сознательной разумности. А вот современную ему эпоху Фихте считает межвременьем эпохой, впавшей в "полную греховность". По существу она расценивается как некоторый промежуточный конец" истории, за которым,однако, должны последовать отрезвление новое возрождение человечества.

Членение на эпохи, с конкретно-исторической точки зрения отличающееся неопределённостью ("старый мир", "ноный мир") подчиняется, у Фихте такому основному критерию "разумности" истории, как отсутствие или наличие, уровень развития правового состояния. Так, черты "старого мира" - бесправие, азиатский деспотизм и соответствующие формы государственности. Поворотный пункт - появление и развитие христианства, которое становится долгосрочным, межэпохальным историческим фактором. Суть воздействия христианства на социальную историю Фихте видит в том, что оно требует "абсолютного равенства, личной, а также гражданской свободы всех - с уважением права как такового и прав как таковых". Но этот принцип всех принципов христианства, подчеркивает Фихте, хотя и пронизывает собой историю Европы и ее народов, однако на протяжрнии всего предшествующего исторического развития пробивает себе дорогу лишь с огромным трудом и скорее "в бессознательной форме". Ценность христианских принципов не только социальная, но и гуманистически-моральная: индивидуум учится признавать и уважать человеческий род, в чём, собственно, и состоят добрые, истинно человеческие нравы: культура в целом также постепенно проникается этими христианскими мотивами. Исследователи философии Фихте справедливо отмечают противоречие в изображении сущности христианских эпох, в особенности современной. С одной стороны, эта эпоха несет в себе принцип христианства, с другой - она насквозь проникнута греховностью. Разрешение противоречия состоит в том, что между собой сталкивается общеисторическая тенденция прогресса, разума, которая пробивает себе дорогу и в условиях современности, и то преходящее, неразумное, чем также отмечена эпоха.

В берлинский период творчества Фихте в его сочинениях и лекциях происходит существенное обновление некоторых ранее принимавшихся им с сочувствием понятий и предпосылок предшествующих государственно-правовых теорий, усиливаются эгалитарные, близкие к демократическому социализму акценты теории. Так, ранее философ отправлялся от некоторых понятий и мыслительных ходов теории естественного права с её тезисом о переходе - через общественный договор - от состояния дикости, бесправия, общего владения к правовому цивилизованному государству, объединяющему и защищающему граждан-собственников. Теперь Фихте подвергает жесткому критическому анализу концепцию общественного договора - на том, прежде всего, основании, что история в ней как бы делится надвое: на полностью "неразумное" и "разумное" состояния; и тогда совершенно неясно, как второе может возникнуть из первого. Так и появляется фихтевская идея "внутренней", пусть и "бессознательной" разумности, которая всегда должна наличествовать и постепенно развиваться в человеческой истории.

Что касается противоречия между эгалитаризмом, т.е. приверженностью принципу равенства, и учением о труде и государстве, так или иначе объясняющим и оправдывающим частную собственность, - противоречия, которое исследователи по праву обнаруживают у раннего Фихте, то в более поздних произведениях мыслитель склонен перенести центр тяжести не на собственность и связанное с нею государственное право, а на проповедь христианского идеала равенства и разумного аскетизма. "Юридическое начало у Фихте полностью подчиняется нравственному".

В «Речах к немецкой нации» у Фихте заметно усилены критические инвективы в адрес "современной эпохи". Мыслителю важно интерпретировать победу Наполеона над Германией и вторжение французских войск не только как конкретное событие, но и как результат присущих всей третьей эпохе истории себялюбия, эгоизма (например, проявившихся в поведении князей раздробленной Германии). Наступление новой, более разумной, нравственной и гуманной эпохи Фихте теперь считает не задачей и абстрактной возможностью отдаленной истории, а настоятельной потребностью настоящего времени, без реализации которой не смогут возродиться Германия и другие подпавшие под французское владычество государства. Оставлен в стороне своеобразный "европеизм", так характерный для настроений Фихте предшествующего периода, как, впрочем, и для других гениев немецкой мысли и культуры. Фихте, что в данном случае естественно, выступает как горячий патриот своей страны; национальные мотивы значительно превалируют над общечеловеческими, космополитическими. Аргументация Фихте такова: в горизонте нравственного действия совершенствования человеческого рода следует ожидать не от других наций и народов, "...каждый должен на своем месте так мыслить и развивать такие устремления, как если бы на него одного, на его рассудок... падала роль того основания, на котором покоилась бы святость всего человечества...". "Каждая нация должна сохранять свои специфику и самостоятельность, она должна сохранять и преобразовывать историю божественного, воплощенную изначально в её языке, и передавать все это по традиции, действуя с такой серьезностью, как будто от нее одной зависит святость человечества. Ангажированность, включенность в национально-освободительное движение получили, таким образом, не узконационалистическое, а в конечном счете общечеловеческое, общеисторическое обоснование. Впрочем, в фихтевских речах были некоторые оттенки, которые и тогда и впоследствии охотно использовали немецкие националисты - например, попытки принизить негерманские народы Европы (французов и англичан в первую очередь). И все же главное в речах Фихте следующее: не ответное бряцание оружием, не месть за оккупацию, за испытанные унижения, не новые убийства должны быть ответом Германии. Немецкому народу следует вернуться в состояние свободы и самостоятельности с помощью духовного возрождения, воспитания, расцвета языка и культуры.

Фихте (Fichte)

Биографические сведения. Иоганн Готлиб Фихте (1762– 1814) – немецкий общественный деятель и философ. Родился в крестьянской семье, благодаря помощи барона фон Милицу поступил в гимназию, а окончив ее, в 1780 г. – на теологический факультет Йенского университета. В 1792 г. под влиянием работ Канта написал "Опыт критики всяческого откровения". Это сочинение было одобрено Кантом и по его ходатайству напечатано. Так как работа была опубликована анонимно, то многие приняли ее за сочинение самого Канта. После того как Кант назвал имя истинного автора этой работы, Фихте сразу стал знаменит. В 1794 г. по рекомендации Гете он был приглашен на должность профессора Йенского университета, но в 1799 г. за ряд неосторожных высказываний был обвинен в пропаганде атеизма и уволен со службы. С 1800 г. Фихте в основном жил и работал в Берлине, в 1810 г. стал первым выборным ректором Берлинского университета. В 1814 г. умер от тифа, заразившись от жены, ухаживавшей в госпитале за ранеными и больными солдатами.

В творчестве Фихте выделяются два основных периода – до и после 1800 г. В первый период философия Фихте ближе к субъективному идеализму , во второй – к объективному идеализму .

Основные труды. "Опыт критики всяческого откровения" (1792), "Основы общего наукоучения" (первая версия опубликована в 1794 г., доработка и переработка этой книги шла на протяжении всей жизни Фихте, известно более 15 ее редакций), "Рассуждения о назначении ученого" (1794), "Основы естественного права" (1796), "Система учения о нравственности" (1798), "Назначение человека" (1800), "Основные черты настоящей эпохи" (1806), "Путь к жизни блаженной" (1806), "Речи к немецкой нации" (1808).

Философские воззрения. Первый период. В это время Фихте строит свою концепцию, исходя из понятия абсолютного "Я". Именно эта часть учения Фихте является наиболее интересной и оригинальной.

На первый план Фихте ставил вопросы, находящиеся в ведении "практического разума" – исследование морали и государственнополитического устройства, причем важнейшее место занимают у него проблемы свободы, долга, нравственного поведения и др. Но при этом он (как и Кант) считает, что "практический разум" должен опираться на прочный фундамент "теоретического разума", и поэтому начинает свое исследование именно с него.

Наукоучение. Философия, как считал Фихте, должна быть основой, фундаментом для всех остальных наук, т.е. "наукой о науке", поэтому главный трактат Фихте "Основы общего наукоучения" посвящен именно проблемам науки. Принципиальная особенность науки состоит в том, что она систематична : в ней одни идеи выводятся из других, любой вновь вводимый тезис должен обосновываться с помощью других – ранее доказанных. Следовательно, в основе науки должен находиться единый набор истинных и самоочевидных положений или даже какое-то одно исходное положение . Но что более очевидно для человека, нежели его собственное сознание, его "Я"? Существование и деятельность нашего сознания ("Я") для каждого из нас несомненны; причем, делая свое "Я" объектом размышления, мы всегда остаемся в границах этого "Я". Поэтому именно с изучения сознания и должна начинаться философия . Однако, ставя перед собой эту задачу, можно по-разному подходить к выбору объекта исследования.

Виды "Я". Чтобы понять смысл учения Фихте, необходимо на время отступить от изложения его философии и провести различия между несколькими видами сознания ("Я").

Для любого исследователя сознания первый и наиболее очевидный объект исследования – это его личное, индивидуальное, эмпирическое "Я". Но кроме моего сознания существуют еще и сознания ("Я") других людей. Так что мое "Я" входит в множество человеческих "Я". И Кант, и Фихте исходят из предположения о том, что все человеческие "Я", различаясь между собой "в мелочах", сходны (и даже тождественны) по своим существенным фундаментальным свойствам.

При этом Фихте постулирует существование некоего Абсолютного сознания – "Я ", которое как бы "лежит" за всеми человеческими "Я", определяя их существенные свойства. Это Абсолютное сознание практически приобретает у Фихте статус Божественного сознания (схема 124).

Схема 124.

И исходным объектом исследования в философии Фихте оказывается как раз не его личное "Я", не произвольное человеческое "я" или множество всех человеческих "Я", а Абсолютное сознание – "Я ".

Все философские учения Фихте делит на две группы: критицизм и догматизм. Учения, начинающие исследования с сознания, Фихте вслед за Кантом называет критицизмом ; а учения, начинающие с изучения мира (внешнего по отношению к сознанию), – догматизмом . Таким образом, главное различие между критицизмом и догматизмом состоит в направлении движения мысли (от сознания к внешнему миру или от внешнего мира к сознанию). К критицизму он относит учение Канта и свое собственное , а к догматизму – все остальные (схема 125).

Схема 125.

Преимущество критицизма перед догматизмом Фихте видел в том, что исходя из косной, неподвижной материи нельзя вывести и объяснить активное сознание, тогда как исходя из активного сознания можно вывести и объяснить косную материю.

Смысл этого утверждения станет более понятным, когда мы учтем, что то, что материалисты и объективные идеалисты считают внешним реально существующим материальным миром, а Кант называет "вещью-в-себе" (признавая ее существование вне и независимо от сознания), у Фихте оказывается всего лишь содержанием сознания ("Я "), И как таковое оно в отличие от кантовской "вещи-в-себе" оказывается в принципе познаваемым для сознания.

Учение о сознании. Активный, деятельный характер сознания проявляется прежде всего в том, что сознание не дано, а задано . Это значит, что оно не может рассматриваться как готовое, завершенное, которое нам остается только созерцать (как это было у Декарта). Сознание в своей деятельности порождает, создает себя, проходит ряд стадий развития (схема 126).

На первой стадии действующий, активный субъект интуитивно усматривает себя и осознает свою самотождественность, т.е. Я = Я.

На второй стадии развития в своей деятельности "Я" порождает и свое отрицание – "не-Я". Это порождение "не-Я" не осознается обычным мышлением – человеческим "я", оно в значительной степени является бессознательным, т.е. не достигающим сознания содержанием, и поэтому продукты этой деятельности (содержание "не-Я") принимаются обычным мышлением за вещи, которые якобы существуют сами по себе – вне сознания. При этом "Я" испытывает некий "толчок" со стороны "не-Я". Посредством понятий, которым оперирует сознание, мы не можем понять природу этого толчка или то, каким образом он действует на наше "Я", но это действие нами ощущается. Направленность "Я" на "не-Я" означает, что "Я" выступает в роли субъекта , т.е. действующего, познающего сознания, а "не-Я" – в роли объекта , т.е. сознания, являющегося предметом познания. При этом субъект противопоставляет себя объекту, и именно поэтому объект выступает в роли "не-Я" по отношению к "Я"-субъекту.

На третьей стадии происходит "синтез" первой и второй, состоящий в детерминации, взаимоограничении и, соответственно, определении "Я" и "не-Я". "Я" при этом осознает себя как все то, что не является "не-Я", как все то, что противоположно "не-Я" – в рамках единого, исходного, Абсолютного "Я" .

Схема 126. Диалектика "Я" и "не-Я"

На третьей стадии развития появляется человеческое эмпирическое "Я". Поскольку творение вещей, объектов, составляющих содержание "не-Я", производится исходным Абсолютным "Я" неосознанно, бессознательно, все эти объекты выступают для нашего "я" как нечто иное, отличное от "Я". Наше "Я" знакомится с ними поэтапно – посредством ощущений и рассудка. И нашему здравому смыслу представляется, что все эти объекты существуют сами по себе – вне и не зависимо от нас. Тогда как па самом деле все они есть порождение "Я" – чистого самосознания. Попять это могут только отдельные люди – философы. И именно они ставят перед собой цель приблизиться к пониманию этого "Я" как абсолютного предела. Однако к нему можно только постоянно приближаться, но невозможно его достичь. Ибо достичь его – означает упразднить, т.е. покончить с сознанием как таковым.

Этические и социально-политические воззрения. Центральное место в этическом учении Фихте занимает понятие "свобода" . И главная проблема этики – это противоречие между свободой и необходимостью.

Если в теоретико-познавательной деятельности "не-Я" воздействует на "Я" как объект познания, то в морально-практическом плане "не-Я" производит на "Я" определенный толчок, который вызывает противодействие со стороны "Я". При этом "не-Я" играет роль препятствия, которое "Я" стремится преодолеть: деятельность "не-Я" оказывается стимулом для деятельности "Я", которое стремится расширить свои границы за счет области "не- Я". Но поскольку и "Я", и "не-Я" являются бесконечными, то возможно только бесконечное расширение области "Я", но не завершение этого процесса (схема 127).

Для человека быть свободным – это значит сделать себя свободным , т.е. в своем эмпирическом "я" (индивидуальном человеческом сознании) отодвинуть границы "не-Я". И данная деятельность человека (конечного существа) есть необходимая составляющая деятельности бесконечного Абсолюта в его процессе самопознания. Отсюда свобода оказывается у Фихте (в отличие от всех предшествующих философов – см. табл. 82) деятельностью "Я" по познанию необходимости и уменьшению области "не-Я".

Таблица 82

Понимание свободы в философии Нового времени

Философы	Понимание свободы
	Все в мире детерминировано, поэтому подлинной свободы нс существует. Но человек может познать необходимость и жить в соответствии с познанными законами бытия. Свобода есть познанная необходимость
	Человек рожден свободным, и быть свободным – это естественное право человека В процессе развития человеческого общества происходит закабаление одних людей другими (отнимающими у них их свободу). I[елью справедливого законодательства (общественного договора) является достижение максимальной свободы для всех граждан
	Человек подчинен необходимости как явление ("вещь-для-нас") среди других явлений Человек свободен как трансцендентная сущность, т.е. как "вещь-в-себе"
	Быть свободным – значит сделать себя свободным Свобода – это деятельность по познанию необходимости, и деятельность по относительному увеличению области "Я" за счет области "не-Я" в рамках единого Абсолюта

Поэтому худшей формой человеческого поведения является бездеятельность, так как при этом человек остается на уровне вещи, "не-Я", и отказывается от реализации своего высшего предназначения. Существует множество людей (эмпирических "я"), каждый из которых имеет свои личные цели и идеалы, что неизбежно ведет к конфликту между ними. В этом конфликте неизбежна победа лучшего, более морального, так как это соответствует положению дел в божественном мире (в Абсолюте).

Прогресс в развитии человеческого общества состоит в увеличении свободы, и в различные исторические эпохи существуют разные степени свободы.

Множественность людей неизбежно приводит к появлению права и государства. Каждый человек наделен свободой, но, живя среди других людей, он должен ограничить свою свободу, признавая свободу других; таким образом, рождается право. Кроме того, каждый должен жить плодами своего труда, имея право на собственность. Государство возникает путем общественного договора и должно обеспечивать всем гражданам нормальную жизнь, т.е. недееспособным гражданам – существование, а дееспособным – работу и справедливую ее оплату

Судьба учения. Идеи Фихте оказали влияние в первую очередь на его ученика Шеллинга, а через него – и на Гегеля. Значительно было влияние Фихте на немецких романтиков XIX в., а в XX в. можно отметить сходство ряда идей Фихте с идеями феноменологии, психоаналитической философии и некоторых других течений (схема 128).

Схема 128.

• Явно или нс явно, но образцом строгости построения любых научных теорий служила в это время геометрия Евклида, где выделяется набор самоочевидных положений (аксиом или постулатов), и из них выводится ряд теорем. В качестве такого самоочевидного положения (постулата для философии) Декарт и рассматривал свой тезис "Мыслю, следовательно, существую". Попытка систематического и последовательного построения философского учения по образцу геометрии Евклида имела место в философии Спинозы.
• При этом Фихте следует Канту, который также начинал с исследования "теоретического разума", его границ, структуры и возможностей.
• Строго говоря, при таком подходе к критицизму могут быть отнесены еще и учения Лейбница, Беркли и Юма.
• В терминах современной логики можно было бы сказать, что при этом у Фихте исходное Абсолютное "Я" выступает в качестве универсума, над которым производится дихотомическое деление на две противоположные, взаимоисключающие части. При этом "Я", возникшее в результате деления, является дополнением к "не-Я", возникшему в результате деления, и наоборот.
• В XVII–XVIII вв., когда проходили многочисленные антифеодальные революции (Первая и Вторая английские революции, Великая Французская революция и т.д.), проблема свободы заняла важное место в философии. Она активно обсуждалась в философии Спинозы, Руссо, а также Канта (табл. 82).
• Данная схема не вполне адекватна идеям Фихте; она иллюстрирует только процесс расширения сферы "Я" за счет сферы "не-Я", но не может передать (как и любая другая графическая схема) главное: сферы как "Я", так и "не-Я" являются бесконечными, поэтому и процесс расширения "Я" бесконечен.

Фихте - известный немецкий философ, сегодня считающийся классиком. Его базовая идея заключалась в том, что человек формирует себя в процессе деятельности. Философ повлиял на творчество многих других мыслителей, развивавших его идеи.

Биография

Фихте Иоганн Готлиб - философ, выдающийся представитель направления немецкой классической философии, также занимавшийся общественной деятельностью. Мыслитель родился 19.05. 1762 года в поселке Рамменау в многодетном семействе, занимавшемся крестьянским трудом. При содействии зажиточного родственника после выпуска из городской школы мальчик был принят на обучение в элитное учебное заведение, предназначенное для дворян - Пфорту. Затем Иоганн Фихте учился в Йенском и Лейципгском университетах. Начиная с 1788 года, философ работает в качестве домашнего преподавателя в Цюрихе. В это же время мыслитель знакомится со своей будущей супругой, Иоганной Ран.

Знакомство с идеями Канта

Летом 1791 года философ посещает лекции Иммануила Канта, проходившие тогда в Кенигсберге. Знакомство с концепциями великого мыслителя предопределило весь дальнейший ход философского творчества И. Г. Фихте. Кант положительно отозвался о его работе под названием «Опыт критики всяческого откровения». Данное эссе, авторство которого вначале ошибочно приписывалось Канту, раскрыло перед ученым возможность получения профессорского статуса в Йенском университете. Работать там он начал с 1794 года.

Биография Иоганна Фихте продолжается тем, что в 1795 году мыслитель начинает издавать собственный журнал, называвшийся «Философский журнал общества немецких ученых». Именно в тот период были написаны его главные труды:

«Основы общего наукоучения» (1794);

«Основы естественного права согласно принципам наукоучения» (1796);

«Первое введение в наукоучение» (1797);

«Второе введение в наукоучение для читателей, уже имеющих философскую систему» (1797);

«Система учения о нравственности согласно принципам наукоучения» (1798).

Данные работы оказали влияние на философов-современников Фихте - Шеллинга, Гете, Шиллера, Новалиса.

Уход из Йенского университета, последние годы

В 1799 году философа обвинили в атеизме, чему послужила публикация одной из его статей. В ней Фихте говорил о том, что Бог не является личностью, а представляет собой нравственный миропорядок. Философу пришлось покинуть стены Йенского университета.

Начиная с 1800 года, Фихте проживает и трудится в Берлине. В 1806 году после поражения в войне с Наполеоном прусское правительство было вынуждено перебраться в Кенигсберг. Фихте последовал за своими соотечественниками и занялся преподаванием в местном университете до 1807 года. Через некоторое время он снова перебирается в Берлин, и в 1810 году становится ректором Берлинского университета.

Его лекции, которые читались после поражения прусских войск при Йене, призывали немецких горожан к сопротивлению французским оккупантам. Эти речи сделали Фихте одним из главных интеллектуалов тогдашнего сопротивления режиму Наполеона.

Последние дни философа прошли в Берлине. Он умер 29. 01. 1814 года по причине заражения тифом от собственной жены, ухаживавшей тогда в госпитале за ранеными.

Отношение Фихте к Канту

Ученый считал, что Кант в своих работах показывает истину, не демонстрируя ее оснований. Поэтому сам Фихте должен создать философию наподобие геометрии, основанием которой будет сознание «Я». Такую систему знаний он называл «наукоучением». Философ указывает, что это обычное сознание человека, выступающее как оторванное от самого индивида и возведенное в Абсолют. Весь окружающий мир является порождением «Я». Оно является действенным, активным. Развитие самосознания происходит посредством борьбы сознания и окружающего мира.

Фихте полагал, что Кант не доработал до конца несколько сторон своего учения. Во-первых, заявив о том, что истинный смысл каждой «вещи в себе» непознаваем, Кант не смог устранить данный личности внешний мир и без каких-либо строгих доказательств настаивал на том, что он реален. Фихте же считал, что сама концепция о «вещи в себе» должна быть признана результатом умственной работы самого «Я».

Во-вторых, строение априорных форм сознания у Канта ученый считал достаточно сложной. Но при этом Фихте полагал, что данная часть метафизики не была развита у коллеги в достаточной мере, ведь он в своих трудах не вывел единого принципа познания, из которого бы следовали и различные категории, и интуиции.

Другие известные работы Фихте

Среди известных трудов ученого следует выделить работы:

«О назначении ученого» (1794);

«О назначении человека» (1800);

«Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию» (1801);

«Основные черты современной эпохи» (1806).

Основные идеи Иоганна Фихте были изложены в серии работ, вышедшей под общим названием «Наукоучение». Центром всего сущего, подобно Декарту, философ признает факт самосознания. По мнению Фихте, уже в этом ощущении заключаются все те категории, что выводил в своих трудах Кант. К примеру, «Я есмь» эквивалентно выражению «Я есмь Я». Из данной концепции вытекает и другая философская категория - тождество.

Идея свободы

В философских работах Иоганна Фихте выделяют два главных периода: этап концепции деятельности и этап концепции Абсолюта. Под деятельностью сознания философ в первую очередь понимал нравственное поведение человека. Обрести свободу и достичь активности, способной преодолеть любые препятствия - это нравственный долг каждого человека.

Философ приходит к важнейшему выводу, что к осознанию свободы человек может прийти только в определенных исторических условиях, на определенной ступени развития социума. Но вместе с тем, Иоганн Фихте полагал, что свобода сама по себе неотъемлема от знания. Она может быть обретена только лишь при высоком уровне развития духовной культуры личности. Таким образом, культура в совокупности с нравственностью делает возможной всю работу личности.

Практическая деятельность в работах мыслителя

Одной из ценнейших идей философии Фихте - это рассмотрение деятельности через призму снятия промежуточных целей при помощи всевозможных средств. В процессе жизнедеятельности человека практические противоречия неизбежны, и возникают почти постоянно. Именно поэтому процесс деятельности представляет собой бесконечное преодоление этих конфликтов, несовместимостей. Саму деятельность философ понимает, как работу практического разума, но при этом вопрос активности заставляет задумываться философов над своей природой.

Одно из важнейших достижений философии Фихте - разработка диалектического метода мышления. Он говорит о том, что все сущее противоречиво, но при этом противоположности находятся в своем единстве. Противоречие, полагает философ, является одним из важнейших источников развития. Фихте рассматривает категории не просто в качестве совокупности априорных форм сознания, а как системы понятий. Эти системы впитывают в себя те знания, которые появляются у человека по ходу деятельности его «Я».

Вопрос свободы

Свобода личности, по мнению Фихте, выражается в работе произвольного внимания. Человек, пишет философ, обладает абсолютной свободой направлять фокус своего внимания на нужный объект или же отвлекать его от другого объекта. Однако, несмотря на желание сделать личность независимой от внешнего мира, Фихте все же признает, что сама первичная активность сознания, посредством которой оно отделяется от внешнего мира (разделяется «Я» и «Не-Я»), не зависит от свободной воли отдельно взятого человека.

Высшая цель активности «Я», согласно Фихте, заключается в одухотворении противоборствующего ему «Не-Я», и поднятии его на более высокую ступень сознания. При этом реализация свободы становится возможной при условии того, что «Я» будет окружено не бездушными предметами, а другими подобными ему свободными существами. Только они могут проявлять произвольную, а не предсказуемую, реакцию на поступки «Я». Общество - это масса таких существ, постоянно взаимодействующих друг с другом и побуждающих коллективно преодолевать такое внешнее воздействие «Не-Я».

Субъективизм философа

Кратко субъективизм Иоганна Фихте можно определить его знаменитой фразой:

Весь мир - это Я.

Конечно, не стоит расценивать буквально данное выражение философа. Например, главной мыслью другого философа - Дэвида Юма - была идея о том, что весь окружающий мир является совокупностью ощущений, испытываемых человеком. Это положение не интерпретируется буквально, а понимается в том смысле, что вся окружающая действительность дается людям через их ощущения, а какой она является на самом деле, не знает никто.

Проблема онтологии

Интересовал философа и вопрос о том, что такое онтология. Определение данного понятия звучит так: онтология - это система знаний метафизического характера, раскрывающая особенности категории философского понимания бытия. Фихте вводит новое понятие в науку - онтологию субъекта. Это бытие является диалектическим процессом культурно-исторической активности всей человеческой цивилизации. В процессе раскрывания своей сущности, «абсолютное Я» содействует ограничению некоего эмпирического индивида, и посредством него познает самого себя.

Активность «Я» раскрывается в разумной интуиции. Именно она представляет собой ту путеводную нить, которая помогает перейти из статуса эмпирического субъекта посредством практической деятельности к абсолютному субъекту. Таким образом, вопрос о том, что такое онтология, Фихте рассматривается в контексте историко-культурной деятельности индивида и тех преобразований, которые происходят с ним в процессе этой активности.

В западноевропейской философии XVII-XVIII веков на одно из важнейших мест выдвинулась тема гносеологии (вопрос о человеческом познании). Глава эмпирической школы, Джон Локк , считал, что дух человека при рождении – чистая доска (tabula rasa). Никаких «врождённых идей» нет, и единственным источником нашего познания является опыт. Данные опыта оставляют в нас «отпечатки», из которых целиком складывается картина мира.

Во второй половине XVIII столетия взгляды Локка подверг критике знаменитый немецкий философ Иммануил Кант. Согласно философии Канта , основные формы человеческого восприятия – интуиции пространства и времени , а также 12 первичных категорий рассудка (понятия о реальности, причине, следствии, возможности и т. д.) – не могут быть получены из опыта и существуют в нашем духе как врождённая, предшествующая всякой практике априорная данность. Это априорное содержание обусловливает опыт, определяя основополагающие способы, в которых внешний мир («вещи в себе ») является нашему познанию. Мы не знаем, каковы вещи в себе на самом деле, ибо в процессе опыта имеем дело не с ними непосредственно, а с их образами, представленными в вышеупомянутых априорных формах нашей гносеологической способности. «Критицизм » Канта получил большую популярность как сильное возражение Локку и эмпирикам.

Иммануил Кант

Гносеология Фихте и критика в ней идей Канта

Попытку развить идеи Канта сделал его младший современник, немецкий философ Иоганн Готлиб Фихте (1762-1814). Человек волевой, весьма склонный к умственной независимости, Фихте выразил эти свойства своего характера и в созданной им философской системе.

Фихте считал, что Кант не разработал до конца следующие стороны своего философского учения:

1) Заявив, что истинная сущность «вещей в себе» непознаваема, Кант всё же не решился устранить этот внешний человеку мир целиком и без строгих доказательств настаивал на его реальности. Фихте же полагал, что само представление о вещах в себе следует признать плодом умственной деятельности человеческого Я.

2) Структура априорных форм рассудка у Канта довольно сложна. Сам он наметил (в виде так называемых схем ) связь между пространственно-временными интуициями и 12 основными логическими категориями. Но, по мнению Фихте, эта часть метафизики не получила у Канта достаточного развития, ибо он так и не указал единый принцип познания, из которого и интуиции, и категории вытекали бы с непреложной необходимостью.

Уже из постановки этих вопросов видно, что кантовский критицизм должен был получить в философии Фихте ещё более яркий субъективистский уклон. Фихте считал свою теорию «субъективного идеализма» прямым продолжением «критического идеализма» Канта, хотя сам Кант отнёсся к ней неодобрительно.

Иоганн Готлиб Фихте

Главные положения своей гносеологии Фихте развил в серии работ под общим названием «Наукоучение». Центром всего он, подобно Декарту, признаёт неопровержимый факт самосознания. По убеждению Фихте, уже в этом первичном ощущении нами собственного «Я» содержатся все кантовские категории. «Я есмь» значит: «Я есмь Я», «Я тождественен своему же Я». Отсюда и возникает категория тождества. Я реален, и в этом нельзя сомневаться – следовательно, в факте самосознания содержится и кантовская категория реальности. Наше самосознание необходимо предполагает понятие о внешнем, об объекте, который противостоит мыслящему субъекту. Отсюда мы получаем категории противоречия, отрицания («Я не есть Не-Я»), ограничения и взаимодействия. Так как Я и Не-Я (субъект и объект) не могут существовать друг без друга, их надо рассматривать как две нераздельных части одной общей сущности. Отсюда проистекают категории субстанции – принадлежности. Подобным образом Фихте выводит из самосознания и все остальные кантовские категории.

Акт самосознания распадается на три неизбежных момента: 1) самоощущение Я, 2) представление о Не-Я, 3) осознание того, что без Не-Я нет Я. Введённое в философии Фихте понятие об этих трёх моментах проявления духа – тезисе, антитезисе и синтезе – получило затем широкое развитие в системах Шеллинга и Гегеля .

Интуиции пространства и времени Фихте, в противоположность Канту, трактует не как нечто априорно данное человеку, а как создания самого нашего «я». Фихте вообще представляет сознание деятельным , тогда как Кант больше склонен считать его пассивно-созерцательным . В этом – корень различия между их системами, отсюда проистекают все главные их несходства . Деятельность ума, по философии Фихте, состоит в постоянном переносе внимания с одного объекта на другой: сознательные акты раздельны , последовательны и направляются попеременно на различные предметы . Для того чтобы эти акты могли быть таковыми, наше «я» и создаёт интуиции пространственной протяжённости и временной последовательности, а не размещает вещи в «уже существующих » пространстве и времени. Пространство и время суть продукты творческой деятельности ума. Фихте доказывает это тем, что «пустого пространства» и «пустого времени» нет. Они мыслимы только в конкретных сознательных актах, связанных с вещами и процессами. Следовательно, эти две основополагающие интуиции создаются самими этими актами , а не обусловливают их.

Свобода человеческого Я наглядно выражается в деятельности произвольного внимания . Мы, пишет Фихте, обладаем «абсолютной свободой… направлять внимание на известный объект или отвлекать его от другого объекта». Но, несмотря на постоянное стремление сделать человеческое Я полностью независимым от всего внешнего, Фихте всё же приходится признать, что сам первичный акт сознания, которым создаются Я и Не-Я, субъект и объект, не зависит от свободной воли отдельной личности . Возникновение этого акта нельзя объяснить без гипотезы о наличии наряду с нашим личным Я другого – абсолютного , сверхиндивидуального Я . Оно, подобно Богу, даёт начальный толчок к деятельности ума, которая, получив его, затем идёт свободно.

Высшая цель деятельности Я, по философии Фихте, состоит в том, чтобы одухотворить, интеллектуализировать противостоящее ему Не-Я, поднять его на высшую ступень сознания, подчинить его закону разума, тождественному закону совести. Но реализация моей свободы возможна лишь при условии, что я буду окружён не одними бездушными вещами, а и другими подобными мне свободными существами. Лишь они смогут проявлять произвольную, не предсказуемую заранее, не управляемую никакими законами реакцию на мои поступки. Сверхиндивидуальное Я создаёт массу таких существ, которые взаимодействуют и побуждают друг друга к коллективному преодолению косного противодействия Не-Я.